Апостол

 

«В более далекие тысячелетия прогресс пойдет в сторону овладения высшими
видами энергии – психической. Человек сумеет материализовать в показании приборов
содержание, ритм психической деятельности разумных существ во всей метагалактике»
(Вас. Гроссман «Жизнь и судьба»)

«Можно сказать, что общенародная собственность станет основой всего дальнейшего
развития человеческого общества, а его этапы будут различаться по другим критериям,
о характере которых можно сейчас, конечно, строить только догадки.»
(В. Келле «Понятие общественно-экономической формации и его методическое значение».
Журнал «Политическое самообразование» №3, 1980г)

«Чем ближе будущее, тем более оно нас трогает. К несчастью, науки,
относящиеся к области политики и морали, неточны и полны неясностей».
(А. Франс «На белом камне»)

 

Пролог

16 июля 198_ года в 22 часа 15 минут по летнему времени над западной окраиной Свердловска в небе появилось шарообразное тело, по размерам и цвету похожее на только что закатившееся солнце. Шар быстро плыл по воздуху в юго-восточном направлении. Подсвеченный солнцем, он казался раскаленным и полупрозрачным.

В нижней, более темной части его проплывали тени – отражение шумящего внизу леса. На какой-то миг тени сложились так, словно внутри обозначилась неподвижная фигура, как бы лежащая в шезлонге... Но это был лишь обман зрения, через мгновение шар снова засиял в лучах солнца.

По-видимому, его видели немногие, только те, кто случайно оказался на открытых полянах в лесу, протянувшемся по обе стороны Московского тракта. Несколько членов коллективного «Сада Старых Большевиков», увидевшие этот шар со своих грядок, решили, что это зонд, запущенный гидрометеослужбой. Среди них не было метеоролога, который мог бы сказать, что запуск шара-зонда в это время маловероятен. Шар пролетел над лесом и скрылся из виду где-то в районе разъезда «Перегон».

 

1. Странный незнакомец

«И никогда ни один взрослый не поймет, как это важно!»
(Антуан де Сент-Экзюпери, «Маленький принц»)

Летний вечер оседал на крыши. В Историческом сквере было безлюдно, на удивление безлюдно для этого тихого часа. Солнце опускалось за Верх-Исетский пруд и окрасило в розовые тона недостроенный Дом Советов, устремленный в небо, подобно идолу фаллического культа^[1].

Была пятница. Я присел на скамейку и задумался, слушая, как шелестят деревья, глядя на реку, беззвучно бегущую в своем гранитном ложе. Вдруг я услышал, вернее, почувствовал внутри себя легкий шорох, и кто-то моим собственным голосом произнес: «Здравствуйте!»

Я поднял глаза. Через сквер от горно-металлургического техникума шел к моей скамейке человек. Чуть выше среднего роста, полный, сутуловатый, он словно слегка прихрамывал на ходу. Брюки со следами бывшей складки и перекошенный воротник ковбойки выдавали его полное безразличие к своему внешнему виду. Черные с проседью прямые волосы сходились к правому виску, и только на макушке одна прядь упрямо торчала вверх. Пухлые мягкие губы и нос «картошкой» не добавляли ему красоты. Глубоко посаженные под лохматыми бровями глаза казались такими же лохматыми и черными. Он приближался, пронзительно глядя на меня, и вдруг улыбнулся. Вернее, улыбнулись одни глаза, от них веером брызнули тонкие морщинки, и я вдруг увидел, что глаза у него не черные, а голубые.

«Да, да, здравствуйте! – сказал он, подходя. – Извините за этот фокус. Иначе бы Вы не поверили тому, что я должен Вам рассказать!» Это был совсем другой голос, слегка хрипловатый, забавно раскатывающийся на букве «р». Незнакомец присел на скамейку и протянул мне руку. На колпачке авторучки, вставленной в карман его ковбойки, часто мигал зеленый огонек. Он вынул ручку, повернул колпачок. Огонек погас.

– Я немножко отвык от наших обычаев, может быть, кажусь Вам странным. Откровенно говоря, я сам замечаю за собой в последние дни некоторые странности. Вот, кстати, «откровенно говоря» – это чисто наше, земное выражение. Там так не говорят. Это очень сложно для нас всегда быть откровенным. В особенности, с самим собой. Это уже принесло мне за последнюю неделю много неприятностей. Здесь к этому не привыкли.

Я не спрашиваю, будете ли Вы меня слушать. Я слышу, что у Вас хватает своих забот, на работе не все в порядке, и дома Вас ждут. Назначьте свое время, только не очень далеко, в течение двух-трех дней. Некоторые обстоятельства заставляют меня торопиться. А Вы..., а ты – самый подходящий из тех, кто мне встречался. Я должен рассказать то, что знаю. А ты поклянешься, что, невзирая на трудности, расскажешь, что сумеешь, людям. Боюсь, что сам я не успею. Не отвечай, я понял, спасибо!

Помнишь, в одном фантастическом романе^[2] говорится, что нормальная психическая деятельность идет, как по лезвию бритвы, между животным идиотизмом и сумасшествием гениев. Так вот, я перегрузился! «Нормальному» человеку трудно это выдержать. Да, ты правильно понял, я прибыл издалека! Неделю тому назад я был на одной из планет звезды Эпсилон Эридана.

х х х

Мы сидели на скамейке в сквере, двое солидных мужчин, и тихонько разговаривали. Точнее, говорил он один и за себя и за меня, и мне уже становилось неловко. Согласитесь, можно привыкнуть к тому, что собеседник задает за тебя вопросы, но неуютно становится от мысли, что он знает не только то, что ты хочешь сказать, но и то, чего ты говорить не хочешь. Тому, что он сказал до сих пор, я почти не удивился, я ждал от него чего-то в этом роде. Что-то в нем было «не от мира сего». Он почувствовал мое настроение.

– Извини! К этому, конечно, надо привыкнуть. Хорошо сказал кто-то: «Людям дан язык для того, чтобы надежнее скрывать свои мысли!» Ну, ты-то быстро освоишься. А ты думаешь, легко привыкнуть к тому, что постоянно слышишь о себе всякие гадости, не произнесенные вслух, и не обижаться при этом? Там этому специально учат. Называется «курс беспристрастности». А в общем-то все это гораздо удобнее, чем по-нашему. Ты слышал, был такой ученый Никола Тесла? Он считал, что с развитием техники связи потоки информации будут столь велики, что уже невозможно будет строить козни, не будет необходимости подкупать и предавать. Мечтатели всегда идут впереди. Ладно, давай, говори свою партию вслух, если тебе так удобнее. Только я не пойму, как ты ко мне обращаешься – на «ты» или на «Вы».

– Я сам пока не пойму.

– Если тебе все равно, то лучше на «ты».

– Я еще не знаю, как Вас... тебя зовут.

– Олег Чекризов, пол мужской, сорок пять лет, инженер, холост, имею дочь девятнадцати лет. Не удивляйся, это дочь моего друга, она осталась сиротой в три года. Отличная девица, самостоятельная, но немножко слишком практичная. Бесшабашности не хватает. А то бы я к тебе не обратился...

– Слушай, ты когда ел? Я с работы, жена обижается, если задерживаюсь без предупреждения. Зайдем ко мне, перекусим, а потом я в твоем распоряжении.

– Только жене пока подробностей не надо!

– Ну, что за разговор! Вообще-то она у меня толковая, но предусмотрительность не помешает. Скажу, что ты – школьный товарищ.

Зря мы это затеяли. Соврать мы, как следует, не сумели, жена сразу поняла, что дело нечисто. Но мой новый знакомец чем-то ее расположил, почувствовав раньше меня, что она не верит в нашу школьную дружбу. В его арсенале этих мелочей был вагон, но самой сильнодействующей была улыбка. Он улыбался так простодушно и становился при этом так похож на артиста Леонова-старшего, что нельзя было не улыбнуться в ответ.

Когда мы вышли из дому, я спросил:

– Как это ты не женился при таком характере?

– А характер тут ни при чем, это поведение. Вести себя я научился там. А характер у меня, по земным меркам, не сахар – замкнутый, вспыльчивый, а главное – неконформный.

– Это что за штука?

– Ты не знаешь? Удивительно. Сейчас об этом много говорят. Ну, это значит, несогласный, что ли... Не хочу считать кашу сладкой, если она соленая.

– Да, действительно, я вспоминаю, об этом была телепередача.

– Кстати, из-за этого я и попал туда.

– Ну, давай, рассказывай, я слушаю.

Мы вошли в Зеленую рощу. Этот уголок города, где рядом с краеведческим музеем, бывшим монастырем сохранился среди многоэтажных построек, среди пыли и суеты гектар старого соснового леса, всегда меня удивлял. Как они живут здесь, эти сосны, оторванные от леса, обтоптанные случайными прохожими? Мы нашли свободную скамейку и сели.

– Итак, неделю тому назад ты прилетел с планеты в системе звезды Эпсилон Эридана. Сколько же ты летел?

– Разве я сказал «прилетел»? Скорее прибыл! Неделю назад я был там.

– Позволь, но ведь до самой ближайшей звезды от нас что-то около восьми световых лет. Как же ты обернулся за неделю?

– При чем тут неделя? Эту неделю я, как проклятый, искал тебя... Извини. Знаешь загадку: «Что быстрей всего на свете?»

– Знаю. И отгадку знаю – Мысль. Постой, так ты что же, как Мвен Мас^[3] на мысли прилетел?

– Молодец, фантастику читаешь.

– Давай, все-таки, начнем с самого начала. Так мне трудно. Я ведь на мысли не летал!

Конечно, в этот вечер, в пятницу, Олег только начал свой рассказ. Всю субботу и воскресенье он рассказывал свою историю. Мы расставались поздно вечером, а встречались с восходом солнца, обедали в столовых и у меня дома. Я изложу его рассказ без перерывов, по возможности, связно. Правда, я не всегда понимал то, что он говорил. Это была какая-то смесь философии и детской наивности, научного доклада и научной фантастики. Но совершенно очевидно – он был искренен и в своей правоте, и в своих заблуждениях. Правильные суждения характеризуют ум человека, а ошибки – его характер. Лучше, чем все правильные суждения, говорит о человеке любая из его ошибок. Олег говорил увлеченно, я слушал с жадным интересом. Он был из тех, кого почему-то принято называть чудаками, и был твердо убежден, что скоро чудаками будут называть тех, кто поступает иначе, чем нынешние «чудаки».

Не скрою, он был мне глубоко симпатичен. Может быть, в чем-то я его приукрасил.

Вот что рассказал мне Олег Чекризов.

 

2. Звездные пришельцы

«Быть может, звезды, мерцающие над моей головой,
светят людям и на других планетах?»
(А. Франс «На белом камне»)

– Как ты относишься к чудесам? Спокойно? Я так и думал. К чудесам надо относиться спокойно, а иначе недолго рехнуться. Спокойно, но с интересом, если ты человек, а не корова. Последние годы у нас равнодушие к чудесам сделалось каким-то поветрием, что ли! Даже идеологи появились. В газетах не стесняются печатать: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!» Прямо китайгородщина какая-то! Такому материализму сам епископ Беркли позавидовал бы: «Я этого не понимаю, значит это не существует!»

В сущности, чудесами наука называет те факты, которые она пока не может объяснить. И, чем больше она объясняет, тем больше оказывается новых чудес. А для нас, простых смертных, чудесами становится то, что наука уже освоила, а нам еще непонятно. А главное, непривычно. Ты чиркаешь спичкой – разве это не чудо? А привыкли, не замечаем. Так же и телевизор, голография. Я об этом, о чудесах, как-то даже стихотворение написал^[4]. А для коровы – что спичка, что телевизор. Для нее доильный аппарат – вот это чудо.

Вот на эти темы мы как-то раз рассуждали в кафе. Мы иногда ходим в кафе в субботу своей компанией, поболтать, потанцевать. Правда, у нас кафе, где хочется просто так посидеть, немного, но мы знали одно. В этот раз к нам присоединились двое незнакомых, мужчина и женщина. Обычно мы против незнакомых, но этих почему-то единодушно приняли, как только они попросили разрешения подсесть к нам. Мне показалось, что я их где-то уже встречал за последние дни на улице, но они сказали, что только вчера приехали в командировку из Литвы. Никому в голову не пришло спросить, почему они приехали в командировку в пятницу. Они действительно походили на литовцев – высокие, белокурые.

Не помню, с чего у нас зашел разговор о чудесах, но только в тот вечер мы больше не танцевали. Оказалось, что это один из немногих вопросов, по которым у нас не было единодушия. Собственно, я оказался один против троих, и только новые знакомцы меня поддерживали, подливали масла в огонь. Мы уже были близки к тому, чтобы поссориться, когда литовцы поднялись и стали прощаться. Я обрадовался поводу прилично закончить спор и предложил им, пока не стемнело, показать город. Они согласились с видимым удовольствием. Мы вышли из кафе втроем, оставив моих друзей несколько обескураженными. Впрочем, мы договорились, что завтра созвонимся.

Новые знакомые, их звали Йоган и Алиса, сказали мне, что по центру города уже прошлись. Я решил свозить их в Парк Лесоводов России, показать деревянные резные столбы. Они должны были знать в этом толк, у них в Литве таких столбов множество.

Мои новые знакомые с интересом смотрели на скульптуры, посвященные древним жителям Урала и их богам. Столбы потрескались местами и имели вид очень солидный, только стертая краска на подписях под столбами выглядела очень уж по-современному. Йоган спросил: «А почему они все стоят такой толпой на поляне? Делали художники, а расставляли (как это по-русски?) бюрократы. Вот видишь, и здесь тоже без психолога обошлись, – обратился он к Алисе, – а ведь рассчитано на эмоции, никакой экономики! Нет, видимо, еще рано!»

– Все-таки, я считаю, мы должны попробовать!

Я немного обиделся за родной город и пошутил: «Завтра же пойду на прием в горисполком, поставлю вопрос о перестановке!» Они посмотрели на меня с интересом.

– А что, у вас такое практикуется? Это меняет дело!

– Да нет, конечно, я же пошутил. А что у вас за дело? Куда у вас командировка? Вы что, психологи?

Алиса посмотрела на Йогана. Его взгляд выражал сомнение. Она взяла меня за руку. Руки ее были горячими и сухими. Она заговорила, и я поразился дружелюбию, доверию, не знаю, как это назвать, звучавшему в ее голосе.

– Ты должен нас извинить. Мы говорили неправду. Для нас это трудно, но так было надо (потом я понял, что для них это действительно непросто – говорить неправду). Мы не из Литвы и приехали не вчера. Мы уже несколько дней наблюдаем за тобой. Не было подходящего повода, да и сомнения были кое-какие. Этот спор в кафе мы нарочно затеяли, знали, как он пойдет. Этот вопрос о чудесах – своего рода тест. Твои друзья – отличные ребята, особенно та полная девица со стрижкой. Но к чудесам они относятся слишком практично. Готовы признать, что чудо существует, если от него есть польза. А от чуда самая большая польза в том, что оно заставляет протереть глаза.

Слушай внимательно. Мы могли бы отказаться от основного задания и доложить Совету Мудрых, что вы еще не готовы. Сведения, которые мы принесем, оправдают командировку. Но вы начинаете уходить в сторону. Клятва Братьев по Разуму заставляет нас рисковать. И тут без тебя не обойтись. До определенного момента ты можешь отказаться. Этот эксперимент может быть вредным для тебя, не только для твоего положения, но и для здоровья. Мы рассчитываем на твой индекс неконформности. Он у тебя на редкость высокий для землян.

Так она и сказала «для землян». И тогда только я обратил внимание на ее не совсем обычные волосы. В общем рыжие, они не отливали медью или соломой, а были какого-то медового цвета с искорками. И глаза под выгоревшими бровями тоже были светло-коричневыми, почти желтыми, смотрела она вроде бы добродушно, но очень внимательно.

– Да, мы то, что у вас называется «пришельцы». Точнее, посланцы. Нам нужен помощник. Транслятор. Имей в виду, ты можешь отказаться в любой момент, пока не научишься читать мысли и не дашь «Клятву Братьев по Разуму». Ты должен знать, что ты не первый, с кем посланцы выходят на связь. Их было больше десятка, но до Клятвы дошел только один. Это было в тридцатые годы, имя его тебе ничего не скажет. Он не выдержал психической нагрузки. Для нашего дела нужно крепкое здоровье. Причем главные перегрузки возникают, когда ты снова остаешься один с людьми... А из более ранних ты кое-кого должен знать. Вот, например, англичане Томас Мор и Джонатан Свифт, испанец Сервантес, итальянец Кампанелла. Да вот, совсем недавно был еще один француз Экзюпери. Они получили «малое откровение». Для художника этого достаточно, дальше начинается творчество. Надеюсь, ты не скажешь, что они ушли бесследно! Мы смотрим за вами уже около пяти тысяч ваших лет. Как у вас теперь говорят, вы у нас «под колпаком».

– Но ведь тогда вы должны знать, как у нас ждут встречи с пришельцами! – воскликнул я, – Почему вы не связываетесь с учеными? Ведь ваши знания, переданные специалистам, были бы нам наверняка полезны. А что смогу я?

– У нас нет оснований для такой уверенности, – возразила Алиса. – Ты поймешь, в чем дело немного погодя. Коротко говоря, нам это запрещает Клятва. Братья по Разуму мало различаются внешне. Но есть огромная разница в психологических установках. Ту стадию, на которой находитесь вы, мы прошли сорок тысяч лет назад. Подавляющее большинство землян нас просто не поймет. Особенно те, кто специализировался на исследованиях. С естественниками как-то еще проще, а те, кого вы называете историками, социологами, и даже психологи слишком связаны догмами, грузом накопленных знаний. Наши же достижения лежат именно в этой области. Но, к сожалению, и мы далеко не все понимаем в психологии землян.

– Подожди, Айлит, – вмешался Йоган, – опять ты увлеклась! Если уж входить в контакт, надо по порядку. Значит, так, Олег! Ты согласен работать с нами. Главной твоей задачей будет перевести все, что ты узнаешь, на свойственные землянам психологические установки и донести возможно больше из этого до многих братьев по разуму. Мы не имеем права сами выходить на массовый контакт. Один из наших в те годы, когда у нас только возникла психотехника, нарушил это правило именно у вас на Земле. Ничего хорошего из этого не вышло, сам он погиб, а его проповеди обросли такой корой, что их теперь не узнать. Его звали Йешуа^[5].

Тело его мы изъяли, но личность восстановить не удалось. С тех пор все, кто имеет отношение к контактам, дают Клятву Братьев по Разуму. Для того, чтобы мы могли войти в открытый массовый контакт, ваша массовая психология должна измениться в пять-шесть раз сильнее, чем изменилась со времен Йешуа. Впрочем, вам ведь пока недоступны количественные измерения в этой области. Мы не только не вступаем в контакты до времени, но даже вынуждены мешать некоторым вашим исследованиям, чтобы не повторилась история Розовой планеты. О ней мы тебе тоже расскажем.

Сумерки сгущались над парком. Деревянные статуи, обступившие кольцом, как будто осуждали нас, укоризненно глядя незрячими глазами. Я вздрогнул. В небе загорались первые звезды. Взглянув на них, я спросил:

– Откуда же вы, братья по разуму, с какой звезды?

– Ну, на звездах братья по разуму пока не живут,- усмехнулся Йоган,- мы с Зеленой планеты, наше солнце – звезда, которую у вас называют Эпсилон Эридана. Сейчас это ближайшая к вам цивилизация. Поэтому мы и получили задание помогать вам. Мы называем свою планету Ойсепьо.

Название планеты он произнес как-то по-английски, звук «с» скорее напоминал английское «ти-эйч», а конец проглотил, так что можно было понять и Ойтепия и Ойсопия.

– На сегодня достаточно, – продолжал Йоган, остановив движением руки порывавшуюся что-то сказать Алису, – Контакт есть. Мы рады. Тебе надо отдохнуть и подумать. Завтра мы сами найдем тебя. До дому как доберешься?

– На автобусе. А вы где остановились?

– О нас не беспокойся. До завтра!

Он сжал руку Алисы, и они растворились в темноте.

 

3. Вселенная, жизнь, разум

«Вот, если, предположим, какое-нибудь разумное существо с другой культурной
планеты, ну, предположим, с Марса или там с Юпитера,завернет, допустим,
ненадолго на нашу скромную землю – существо это, не привыкшеек нашим
земным делам, до крайности изумится течению нашей земной жизни».
(М. Зощенко «Голубая книга»)

В эту ночь я долго ворочался в постели. Конечно, приятно сознавать, что ты избран инопланетянами для контакта. Но я не совсем понимал суть своих «обязанностей». Почему посланцы неоднократно подчеркивали, что я могу отказаться? Какая опасность мне угрожает? Что они имели в виду, говоря о помощи нам, землянам? Потом мои мысли приняли более практическое направление. Имею ли я право поделиться с друзьями? Если мне угрожает опасность, что будет с Соней, дочерью? Впрочем, она не пропадет! Вот с работой могут быть осложнения. Вряд ли я нужен братьям по разуму на неделю, даже на месяц. Таким мероприятиям приходится посвятить всю жизнь. Стать таким писателем, как Экзюпери, я не смогу, да им и нужно от меня что-то иное. А должности апостола или пророка нет у нас ни в одном штатном расписании. Кроме того, мне нравилась моя работа, ради нее я ушел с высокооплачиваемой должности в N-ском институте. Может быть, у пришельцев есть на этот случай какие-нибудь конкретные меры? Вряд ли! Ведь они говорили, что это может быть вредно для моего положения.

Мне и в голову не приходило упрекать их за то, что они толкают меня неизвестно куда. Ведь я не собирался отказываться. А вдруг действительно польза будет! Потом я, помню, подумал еще – а не жулики ли эти «пришельцы». Или, боже упаси, вражеские агенты! Да нет, слишком уж они добродушно выглядели. И потом, я не слышал, чтобы у нас на Земле жулики или вражеские агенты читали мысли на расстоянии. До этого вражеская наука еще пока не дошла. Кстати, где они, интересно, ночуют, эти посланцы, на каком расстоянии могут улавливать мысли?

Эту мысль я еще отчетливо помню, а затем провалился в сон, как в омут...

Проснулся я оттого, что солнце било в глаза, и щекотало в носу. У нас окно на северо-восток, поэтому солнце появляется только летом, на самом восходе. Спал я всего часа два, но чувствовал себя таким бодрым, словно спал часов восемь после морского купанья. Соня вошла в комнату со сковородкой и закричала: «Папка, вставай, картошка готова!»

Мы позавтракали. Соня стала собираться – она вчера договорилась пойти с подружкой в кино. Я вымыл посуду, побрился. Побрызгал на себя лосьоном «Фриго» и вдруг услышал свой собственный голос: «Выходи, мы ждем тебя, Олег!» Я испуганно оглянулся на Соню – она вертелась перед зеркалом, примеряя брошку. Нет, ничего не слышала. «Ну, я пошел». «Ты куда сегодня?» «Договорились с ребятами куда-нибудь на природу». «Ну, привет!» «Привет!»

Посланцы ждали меня на углу.

– Ну, и куда же мы поедем на природу? – спросил Йоган.

– Давайте в Парк культуры и отдыха. Там тихо.

Быстро доехали до парка, расположились на скамейке. Я хотел было сесть поуютнее в кустах, но Алиса потянула к другой скамейке, на открытое место.

– Зачем искушать судьбу. Наш разговор не для случайных ушей.

– Ну, не раздумал? – улыбнулся Йоган.

– Зачем спрашивать, вы же знаете!

На твои сомнения мы можем только одно пообещать – на время работы с нами и потом при необходимости ты будешь материально обеспечен на уровне твоих потребностей. Но вот как ты будешь осуществлять свою миссию, это тебе предстоит решать самому, и какие трудности у тебя возникнут с начальством, мы предсказать не можем. Конечно, на крест тебя не приколотят – не те времена. Но, что будут трудности, это точно. И главные трудности будут у тебя, вероятно, с самим собой. Хлебнув из чаши будущего, трудно оставаться в прошлом. Мы тебе ничем помочь не сможем. Еще раз повторяю – ты можешь отказаться! Ну, нет, так нет. Пошли дальше.

Ты нам будешь нужен «с отрывом от производства» недели на две. Для малого откровения это не нужно, но для большого надо побывать на Ойтепии. Хорошо бы тебе взять отпуск по семейным обстоятельствам на месяц. Скажи, что тебе надо поехать к больной тетке или что-нибудь еще. У вас ведь это обычное дело. Можешь ты это сделать? Если будет нужно, мы тебе поможем. А потом уж сориентируешься по обстановке... Что ж, теперь перейдем к основной части. Айлит, давай!

– Подождите минутку...

– Ты хочешь спросить, как ее зовут на самом деле? Видишь ли, в нашем языке почти не употребляются звонкие согласные. Зато очень часто встречается «Йот». И меня зовут не Йоганн, а Йохан, или даже Йоан, а ее – Айлитсс, что может по-вашему произноситься, как Алиса, или даже, если хочешь, Аэлита. Давай, Аэлита! – засмеялся он.

И Алиса – Аэлита начала свою лекцию.

В нашей Галактике миллиарды звезд. Каждая из них в определенной фазе своего развития окружает себя планетами. И в каждой планетной системе рано или поздно создаются условия для возникновения на одной из планет (а потом, возможно, и на нескольких) органической жизни^[6].

Формы жизни многообразны, хотя сводятся, как правило, к двум основным типам обмена - углеродно-кислородному и кремне-фтористому. Но вот условия для возникновения разумной жизни довольно узки, поэтому она возникает не на всех планетах, где есть жизнь, и формы ее существования и сохранения практически одинаковы везде, где она возникает. Разум обязательно предполагает прямохождение, верхнее расположение мозга и главных органов чувств, а также симметричное их расположение для ориентации в пространстве. Поэтому все мыслящие существа мало отличаются от людей. Например, известны братья по разуму, живущие на планете, где большую роль играют запахи. Для стереообоняния у них ноздри разнесены по бокам головы и помещаются под ушами. У других сохранилось лишь четыре пальца. В основном же все братья по разуму похожи друг на друга. Выдумки про мыслящих головоногов совершенно не согласуются с теми жесткими рамками, которые накладывает эволюция на существование разумной жизни. Тогда уж полезнее выдумка про мыслящий океан. Она хоть позволяет исследователю оттолкнуться от стандартного мышления, создать информационный шум. Впрочем, эта гипотеза о «коллективном разуме» независимо от желания автора выполняет и другие задачи.

Этапы развития жизни тоже везде примерно одинаковы, хотя разные процессы по-разному пересекаются во времени. После химического этапа создания макромолекул идет коллоидно-химческий процесс создания мембран и клеток, а дальше биохимические и чисто биологические процессы с выделением нервной ткани, чувствительной к сигналам рецепторов. Потом специализация нервных клеток приводит к появлению психических реакций и психической деятельности, которая в результате длительного общения в труде существ, обладающих психикой, превращается в разумную деятельность. Все это нам, эемлянам, более или менее известно, хотя последний этап – превращение психики в разум – еще не совсем ясен. Аэлита пыталась мне кое-что объяснить, но это было слишком сложно для меня.

Я снова предложил им поделиться этим со специалистами, но Аэлита вновь возразила, что, если специалисты и поймут что-то, то будут использовать в соответствии со своими моральными установками, а это не входит в расчеты братьев по разуму. Она перешла к развитию общества.

Общество на всех планетах вначале развивалось по чисто биологическим законам. Воспроизводство рода, минимальные потребности в пище, биохимический тепловой баланс и еще несколько биологических показателей задавали весь темп жизни и поведение стада. Социальные законы начали действовать лишь с развитием труда и производства, и здесь выяснилось, что основой социальных отношений может быть лишь выгодность, экономичность способов производства. При этом биологические законы не прекратили своего действия, но отошли на второй план. Без них жизнь невозможна, но в перспективных планах планеты они не фигурируют, вошли как-то косвенно в социальные показатели.

Так же постепенно, как биологическое, хотя и гораздо быстрее, проходит свой круг социальное развитие общества. Венцом его является общественное производство и распределение. Пройдет еще 50-100, ну 500 лет, социальное развитие общества у нас на Земле достигнет вершины, и через десять тысяч лет социальное устройство общества так же мало будет отличаться от этой вершины, как в биологическом смысле мы мало отличаемся от кроманьонцев.

Я и не заметил, как от вселенских масштабов Аэлита перешла к нашим земным делам. Надо отдать им должное, историю Земли они знали не только за последние пять тысяч лет, что мы у них «под колпаком». Я растерялся, когда она вдруг лукаво спросила:

– Ну, и что же, значит, движение остановилось? Слезай, приехали. Чему вас учит ваша философия?

Я пробормотал что-то насчет того, что развитие вечно.

– Но вот ведь биологическое развитие человека затормозилось.

– Наверное, правильнее сказать, что за последние десятки тысяч лет жизнь общества определялась процессами развития более быстрыми, чем биологические..

– Хорошо, пусть так, хотя наши представления об эволюции не совпадают с твоими. Но теперь должны вступить в силу процессы еще более быстрые! Биология привела людей к труду, и биологическое развитие дополнилось социальным. Труд привел к ускоренному развитию психики, возникновению разума.

– Ты хочешь сказать, что следующий этап – ускоренное развитие разума?

– Почти так. Но более широко. Ускоренное развитие психологии. Психологизация социальной системы. Психологизация техники. То, что ваших терминах лучше всего назвать «психологической цивилизацией».

– Ну, и что же, мы к этому не готовы? Развитие кибернетики – это, наверное, сюда же?

– Кибернетика хороша как сильно упрощенная модель для изучения психологии. Это не столько наука об искусственном интеллекте, сколько о машинном управлении. Это ведь у вас уже знают.

– Я не кибернетик! – возразил я.

– Вот и хорошо! – отвечала она. – Ты не скован догмами. Но поехали дальше. Видишь ли, психологическая цивилизация вскрывает могучие возможности психики самого человека, если можно так сказать, приделывает ей руки. При этом экономическая машина не разрушается, она действует в доступной ей области по присущим ей законам. Ведь обращаетесь же вы к врачу, когда ваша биология дает сбой. Точно так же и в психологической цивилизации руководители общества прислушиваются к экономистам. Но если рекомендации врачей расходятся с социальными установками, что у вас предпочитают?

– У нас так не бывает, врачи просто не дают таких рекомендаций.

– Видишь, значит, автоматически предпочитаются более высокие социальные установки! Вообще-то, ты неправ. Врачи дали рекомендации о пересадке сердца, а широкое применение этой операции сдерживается именно из-за опасных социальных последствий. А точнее, как у вас очень хорошо выражаются, «социально-экономических». Потому что социальные аспекты без экономики у вас не рассматриваются. Даже когда говорят о социальном эффекте, всегда рассчитывают на скрытый или отдаленный экономический эффект. Это крайне характерно для социально-экономического этапа развития общества.

– А как же с основным законом социализма? – вставил я вопрос, который считал ехидным. – Ведь максимального удовлетворения потребностей без экономической оценки не добьешся.

– Ну, если ты сам заговорил об основном законе, то, во-первых, он называется у вас основным экономическим законом социализма. Значит, могут быть и другие законы, например, социально-психологический закон. А во-вторых, это вообще не закон, а лозунг. Ты знаешь, что такое объективный закон? Это ведь формула, выражающая причинно-следственную связь процессов и явлений. А где здесь причина, где следствие? Этот ваш закон скорее можно отнести к юридическим законам, а не к объективным. И наконец, как ты думаешь, может ли движущая сила в более зрелом обществе составлять лишь часть от движущих сил общества предыдущего? Ведь разитие научно-технической базы производства – реальный процесс не только при социализме, но и при капитализме, хотя вы об этом не говорите в основном экономическом законе капитализма. Выходит, что капитализм использует еще и эксплуатацию, а вы обходитесь одним только научно-техническим прогрессом! А все дело знаешь в чем? В том, что после Сталина никто не рисковал у вас открывать законы развития. А он это сделал^[7], как и многое другое, даже не на уровне ВПШ, а на уровне ЦПШ^[8], или духовной семинарии. И книжку-то эту сейчас помнят только специалисты, а «основной закон» живет, потому что, как же – формация и без основного закона!

Настоящий закон не лежит на поверхности, вам его еще предстоит открыть, только не надо забывать, что настоящий закон позволяет не только объяснять факты, но и предсказывать то, что не было известно. В этом отношении ваши «основные законы» бесплодны. Они не помогут вам предсказать даже коммунизма, не говоря уже о том, как он будет развиваться дальше.

Сталин много внес путаницы в теорию. Его суждение о том, что база первична, а надстройка вторична (правильное ведь суждение!) до сих пор не дает вам из-за экономики увидеть психологию. Да, надстройка не первична, но в социальных вопросах первостепенна. А у вас гроб Сталина побили камнями, а за его формулировки держатся. Он ведь, действительно был последним крупным деятелем, который хотел, хотя и не умел, самостоятельно думать. А ошибки... Что ж, не ошибается тот, кто ни о чем не думает. Если бы он не был последним, польза от его работ была бы. А сейчас единственная польза (да и то вы ее еще не понимаете) в его высказывании, что мысль не существует без слов^[9]. Это высказывание, которое пока никто еще не осмелился оспорить, надежно защищает от вас телепатию и всю психометрию.

Вот как обстоит дело с основным экономическим законом. Но вы-то ведь уже выходите к вершине социально-производственного этапа развития. Новые отношения, не биологические, не производственные, а психологические зарождаются у вас. Почему же у вас так лениво смотрят вперед? Ведь уже сейчас так же, как социальные рекомендации предпочитаются биологическим, пора психологические мотивы ставить впереди экономики. Люди ищут новые отношения уже сотни лет. Кроме тех, с кем мы выходили на связь, этим занимались Вольтер, Фурье, Толстой. Но ведь это все ваше прошлое. А кто занимается сейчас у вас новой психологией? Сейчас, когда она уже должна пойти в дело! Отдельные педагоги вроде Корчака. Но ведь это все касается детей. Бил в эту точку один ваш журналист, несостоявшийся психоневролог, его в конце концов постигла та же судьба, что и Корчака. Людей, которые пытаются поднять новые отношения, у вас не ищут с фонарем!

– Айлит, прекрати истерику! – жестко сказал Йоан.

Аэлита отвернулась, тяжело дыша. Немного погодя она спросила.

– Что ты слышал об Эдуарде Гольдернессе? Ничего... Я почему-то так и думала. Мы, к сожалению, тоже пропустили его. Только случайные читатели молодежного журнала узнали его имя, и то лишь потому, что этого захотела женщина, которую он любил. Одна только глухая фраза в статье стоит всей остальной его деятельности. «Он искал пути к новым отношениям между людьми». По совместительству искал!

У вас есть сейчас человек, который знает, что надо делать. Только ему никто не позволит. Он эстрадный артист, и в рамках своего жанра не всего может коснуться. А его жертвы сидят в первых рядах и благосклонно хлопают в ладоши. От этих аплодисментов он уже получил два инфаркта. Но, конечно, одними дилетантами дела не сделаешь. В управлении нужны специалисты психоневрологи. А где у вас готовят психологов? Даже и науки-то такой нет, она разбита между педагогикой и медициной. А это ведь только части психологии. Это уже и у вас начинают понимать медики. Они чувствуют, что психология к ним «не влезает», и наиболее порядочные даже говорят об этом. Ведь психология включает и то, что у вас называют социологией. Только ей бы надо было кроме мотивации и психологии малых групп побольше заниматься психологией экономических решений, психологией информации и пропаганды, структурой психологического комфорта. Такое впечатление, что ваши психологи здесь и не ночевали. А вам это гораздо важнее, чем уходящим социальным формам.

Кроме психологии вам еще придется осваивать психометрию и психотехнику. Сейчас они у вас ходят в лженауках, как раньше кибернетика. И должна тебе с горечью признаться, что это наша заслуга. Нам приходится затрачивать массу средств для дезинформации, подставлять фальшивые результаты, порочить верные, чтобы земляне не овладели единой теорией поля и особенно психотехникой до тех пор, пока они не будут к этому психологически готовы. Таких людей, как Эйнштейн, приходилось буквально за фалды удерживать. Нам даже казалось, что он не землянин. Он ведь в психологии ушел гораздо дальше, чем в физике. Этот феномен у нас изучали несколько групп. Нет, он оказался настоящим Землянином, с большой буквы.

– Что ты говоришь, Аэлита? Вы мешаете нашим исследованиям, на которые мы затрачиваем деньги? Ведь это, в конце концов, негуманно!

Они смеялись до слез. Наконец Йоан сквозь слезы заговорил.

– И это говорит избранник! Даже ты связываешь гуманность с затраченными средствами! Может быть, ты нам посчитаешь и экономический эффект от гуманности? Не сердись, мы понимаем, что ты просто неудачно выразился. Кстати, не так уж много средств затрачивает ваше общество на лженауки. Как только возникает возможность прикрыть эти работы, их прикрывают. А мешать вам, делать все, чтобы эти науки оставались лженауками, мы обязаны! Чтобы не повторилась история Розовой планеты.

Мы говорили гораздо дольше, чем я тебе рассказываю. За это время, пока Аэлита вела свой рассказ, Йоан отлучился и вскоре вернулся с бутербродами. Мы закусили, запивая из фляжки Йоана. Бутерброды были самые обычные, с сыром, из ближнего ларька, но напиток во фляжке был тонизирующий и какой-то сытный. Я не стал спрашивать, что это такое, понял, что у нас пока такой не приготовят.

Когда Йоан упомянул о Розовой планете, солнце опускалось за городские новостройки. Сосны парка погрузились в оранжево-розовые сумерки. Мы просидели целый день, но я не чувствовал усталости. Все это было для меня необычно, но почему-то близко и понятно. Впрочем, не все. Многого я не понял и не запомнил. Но Аэлита говорила так горячо и убежденно, что я, вопреки своим обычаям, готов был согласиться даже с тем, чего не понимаю. Я готов был слушать еще и еще. Но Йоан сказал шутливо: «Наша любовь впереди».

Они попрощались со мной еще более приветливо, чем вчера, напомнили об отпуске и, взявшись за руки, как брат и сестра, растворились в лучах заката. Я даже рот раскрыл. Вчера мне показалось, что они просто ушли в темноту, но сегодня было еще светло. Они совершенно явно растаяли в воздухе, который какую-то долю секунды еще колебался за ними.

 

4. Гибель Розовой планеты

«Он знал новый тип партийных работников, пришедший на смену партийцам,
ликвидированным, либо отстраненным в 1937 году. Это были люди иного, чем он склада.
Они читали иные книги и по-иному читали их, не читали, а «прорабатывали».
Они любили и ценили материальные блага жизни, революционная жертвенность
была им чужда... Казалось, главная трудовая сила их не в идее, не в разуме,
а в деловых способностях и хитрости, в мещанской трезвости взглядов».
(Вас. Гроссман «Жизнь и судьба»)

«Когда над кораблями не властвует кормило,
над ними властвуют подводные скалы».
(А. Франс «Остров пингвинов»)

На следующее утро я подал заявление об отпуске. У нас вообще-то не положено давать отпуска за свой счет больше, чем на три дня без особо уважительных причин. Но мне почему-то сразу подписали, не расспрашивая и не требуя оправдательных документов. Может быть, это была помощь моих новых друзей, я до сих пор не знаю. Разбирая завал у себя на столе, я все время помнил, что отпуск у меня не совсем обычный, постарался разложить все по папкам, показал соседке, где что искать, если вдруг понадобится. Она даже удивилась: «Что это вы, Олег Иваныч, как будто на год в Антарктиду собираетесь? Потерпят ваши бумажки!» «Да, конечно!» - смущенно возразил я.

Спустившись в фойе, я сразу же увидел Йоана. Он разговаривал с нашим вахтером, Григорием Игнатьевичем, и уже успел его очаровать. Поздоровались. Игнатьич отозвал меня в сторону и сказал: «Веселый у тебя товарищ!» «Да, есть немного!»

Мы вышли. Аэлита ждала нас на улице.

– Ну, куда ты нас сегодня поведешь, что покажешь?

– Давайте, чтобы далеко не ходить, на Каменные Палатки.

Они согласились. Мы перешли виадук через окружную дорогу. Впереди серели огромные подушки Каменных Палаток. Эти гранитные скалы, поднявшиеся из земли километрах в четырех от центра, теперь оказались чуть ли не в городе. Рядом с ними на бывшем болоте подымались корпуса нового Комсомольского района. Но в самом парке возле Каменных Палаток было тихо и солнечно, как сто и двести лет назад. Мы забрались на одну из скал. Аэлита не скрывала восторга, хлопала по гладким бокам каменных перин.

– Знаешь, я росла на равнине, у моря, бывала в горах, но таких роскошных скал у нас не видела!

– Ну, как же, – возразил Йоан, – у нас такие останцы есть на Седом плато.

– У нас вблизи Свердловска их несколько. А мелких выходов не счесть.

– Йоан, я погуляю, когда надо будет, ты меня позовешь?

– Погуляй, погуляй, тебя ведь сюда специально послали погулять! – улыбнулся Йоан.

– Да ну тебя!

Аэлита спустилась со скалы и пошла между соснами.

– Ты вчера упомянул о Розовой планете.

– Да, я помню. Мы всю ночь прикидывали, что и как тебе рассказать о ней. Это старая история. Мы о ней знаем только по учебникам. Для входящих в контакт давали специально более подробное изложение, я видел некоторые документы. Но там часть тебе будет непонятна, а часть мы пока не можем выносить в контакт.

Розовая планета была одной из ближайших к вам и к нам планет разума. Она входит в планетную систему звезды, которую вы называете Тау Кита. Это была очень красивая планета. Главная ее особенность та, что ось ее суточного вращения почти строго перпендикулярна плоскости орбиты. Поэтому на Розовой планете не было смены времен года, и от экватора к полюсам климат менялся, переходя от жаркого лета к довольно теплой зиме. Когда жители освоили всю планету и смогли свободно по ней передвигаться, они расселились по широтам в зависимости от того, кому какая погода нравится.

Цивилизация на планете была почти ровесницей вашей цивилизации. Примерно тысячу лет назад на ней была свергнута эксплуатация и установилась народная власть. Монополизм на этой планете к моменту его падения был гораздо более мощным, чем на Земле, и сумел ликвидировать государственные границы, подчинив всю планету нескольким гигантским монополиям. Воинские части, размещенные в разных частях планеты, были подчинены одному штабу, все финансовые дела решали несколько лиц, имевших в своем распоряжении всю полицию и пропаганду. Поэтому свергнуть этот строй было непросто. Организация, которая, возглавив борьбу, назвала себя «Союз равных», в течение 95 лет собирала силы, проводила агитацию, неоднократно терпела поражение, теряя своих лучших бойцов. Зато, придя к власти, «Союз равных» быстро, за 2 -3 года добился установления народной власти на всей планете. У них не было проблемы «догнать и перегнать», их не волновало мирное сосуществование. Им было легче, чем вам, в этом отношении. Но предприятия были так же разрушены в ходе боев или взорваны бывшими хозяевами. Старые вожди «Союза равных», герои, искалеченные в тюрьмах, практически всю жизнь прожившие под чужими именами, были аскетами поневоле и, отдав свои силы установлению равенства, готовы были и дальше жертвовать всем ради народа. Однако они понимали, что народ, измученный веками гнета, должен почувствовать не только свободу, но и сытость. Надо было поднимать заводы, рудники, строить новые предприятия, и единственной основой, на которой это можно было делать, были все те же экономические законы. Отменить деньги было еще нельзя, слишком крепки были оставшиеся от старого времени привычки. Со временем эти привычки должны были стереться, новое поколение, воспитанное в новой психологии, должно было зажить по новым законам.

При захвате власти «Союз равных» на все ключевые посты поставил своих членов, которые должны были не только организовать хозяйство, но и не допускать диверсий бывших хозяев. Многие из «бывших» пытались мешать строительству, организовывали заговоры, тайные группы. Поэтому все политические организации кроме «Союза равных» были запрещены. Руководители понимали, что это шаг рискованный, но пришлось на него пойти. В это время многие интеллигенты, близкие к «Союзу», но не входившие в него, говорили, что необходимо глубже изучать психологические вопросы формирования не только новой личности, но и общества. Кое-какие работы даже начались.

Психическое поле Розовой планеты становилось все сильнее, и мы, улавливая его своими приемниками, с радостью готовились к массовому контакту. Единичные контакты, так же, как с вами, проводились по графику.

Однако экономические законы коварны. Шли годы, жизнь налаживалась, а условия для прямого распределения все не созревали. Новые поколения жителей планеты уже не знали голода и нужды. Со смертью заговорщиков опасность возврата старых порядков исчезла. Исчезла и опасность для жизни членов «Союза равных», многие из которых в первые годы новой власти были убиты на трибунах, за своими столами, на тех местах, куда их послал «Союз». Новые члены «Союза» с удивлением слушали рассказы стариков о самоотверженности своих духовных предков.

Мы в то время еще не имели печального опыта, а психологи братьев по разуму с Розовой планеты были слишком слабы. Их ряды были ослаблены еще уничтожением ведущих ученых, наиболее активно требовавших отхода от ортодоксальных схем управления. В тот момент, когда возникло удивление и восхищение молодежи совершенно обычным и единственно возможным поведением стариков, следовало, как мы теперь понимаем, резко изменить самые основы политики, отказаться от примата экономики в социальной жизни общества и вместо лозунга материального комфорта выдвинуть лозунг комфорта психологического.

Лучшие психологи Розовой планеты были правы, но они были мертвы... А мы по традиции, установившейся в Галактике за сотни миллионов лет, заняли позицию невмешательства. Полагали, что разум не подведет братьев, и, чуть позже, или чуть раньше положение выправится.

Пока же жизнь на Розовой планете подчинялась древним традициям. Прошло уже триста лет народной власти, но по-прежнему единственной реальной силой оставался «Союз равных», его членам отчетливо отдавалось предпочтение при выборе на руководящие должности, предоставлялись некоторые личные блага. Это было оправдано, когда быть членом «Союза» было опасно, но и тогда наиболее непримиримые из «равных» боролись с этим и демонстративно не пользовались льготами. Сейчас же это привело в «Союз» карьеристов и приспособленцев. В любой цивилизации, где не проводится антиконформистская подготовка, такие особи есть, доля людей, предрасположенных к конформизму доходит до 20-25 процентов.

Да! У вас ведь «карьерист» и «приспособленец» - бранные слова. У вас, кажется, нет терминов, более спокойно относящихся к этим типам людей. А ведь это люди, субъективно в высшей степени честные, не идущие ни на какие сделки с совестью. Они искренне считают наиболее полезным для общества, если такие активные люди, как они, займут руководящий пост (карьеристы), или будут от души поддерживать господствующие взгляды (приспособленцы), а попутно упрочат свое положение. Прямые подлецы чрезвычайно редки и, чем выше цивилизация, тем встречаются реже, но эти две разновидности конформного типа представляют объективно наибольшую опасность для цивилизации. Они способствуют застою.

Мы никогда не узнаем, кто виноват в том, что произошло на Розовой планете. Специфические условия втянули в «Союз равных» массу ортодоксов и отвратили от него лиц неконформного поведения. По данным нашей предпоследней экспедиции, доля конформистов в «Союзе равных» достигла двух третей. Нонконформисты выступали достаточно резко, хотя и вполне благожелательно, за изменение психологического климата, отход от традиций. В конце концов, наиболее активные были изолированы от общества. Поскольку для более жестких репрессий они оснований не давали, им предложено было организовать освоение экваториальной области, которая обладала богатейшими ресурсами, но из-за очень жаркого климата еще не была до конца освоена.

«Союз равных» не ожидал той реакции, которая последовала. В экваториальный пояс ринулись потоки энтузиастов. Некоторые фабрики в полярных областях пришлось закрывать из-за нехватки рабочих. Пришлось ввести ограничения на въезд в экваториальную область, но и это не помогло. Психологические законы вступили в силу независимо от признания их примата, и в поисках психологического комфорта жители планеты бросали родные места и все имущество и устремлялись туда, где этого комфорта, в общем-то, тоже не было. В этих условиях на экваторе стихийно возник новый союз – «Союз справедливых» - так примерно это выражается на вашем языке. Эта организация не заявляла о себе громко, была полулегальной, но сведения о ней, по-видимому, дошли до руководителей «Союза равных». И тогда произошел взрыв.

Именно в это время, когда началось переселение на экватор, одним из первых ученых-переселенцев были экспериментально обнаружены некоторые явления, относящиеся к психотехнике, и сформулированы ее законы. Он не делал секрета из своей работы, и вскоре ряд лабораторий планеты включился в работу. Когда наша предпоследняя экспедиция посетила Розовую планету, все газеты и журналы были полны сообщений об освоении экваториального пояса и об открытиях в новой области науки. Экспедиция, вернувшись, доложила Совету Мудрых, что пора осуществлять массовый контакт. Его надо было готовить не менее десяти лет. Начали подбор кандидатов, составление программы контакта, разработку силовых установок для выхода большой экспедиции.

И вдруг в самый разгар подготовки три станции космического наблюдения одновременно зарегистрировали мощную волну психического излучения со стороны Розовой планеты. Ни с чем подобным братья по разуму раньше не сталкивались. Расшифровать содержание импульса не удалось – это был какой-то сумбур. Крайне обеспокоенный судьбой планеты, Совет Мудрых посоветовал послать туда экспедицию добровольцев, хотя имеющиеся у нас средства защиты от психического поля были явно недостаточны для такого случая. Однако за время подготовки этой экспедиции, хотя все делалось в небывалом темпе, психическое излучение стало катастрофически падать. Когда наши посланцы ступили на поверхность планеты, психическое поле на ней отсутствовало. Они облетели всю планету, спускались в тех местах, где раньше были большие города. Картина везде была одинаковая – дымящиеся развалины, черные остовы зданий, спекшаяся почва под слоем пепла. Они не обнаружили даже следов органической жизни. Жители Розовой планеты, только начавшие овладевать психотехникой, не представляли себе ее возможностей. Очевидно, катастрофа произошла при попытке одной из сторон воспользоваться новой наукой для решения назревавшего конфликта.

Если в запертом доме оставлены дети, в нем не должно быть спичек!

Йоан умолк. Я сидел подавленный. Наползшие откуда-то облака закрыли солнце. В лесу сразу стало прохладно, по вершинам сосен гулял, раскачивая их, ветер. И только каменные великаны, нагретые за день, медленно отдавали свое тепло. Лес шумел мрачно и настороженно.

Я забеспокоился – где же Аэлита? Но она уже подходила к нашей скале с обычной улыбкой.

 

5. Рывок

«И поднял меня дух, и я услышал позади себя шум сильного
движения, когда поднялась слава Господня со своего места».
(«Книга пророка Иезекииля»)

Всего три дня я был знаком с Аэлитой и Йоаном, но уже нетерпеливо ждал встречи. Особенно с Аэлитой. Она в экипаже пришельцев была контактором. Она рассказала, что экипажи для посещения братьев по разуму подбирают иначе, чем для других экспедиций, обязательно включают в них осторожного, устойчивого, чаще всего ироничного командира и эмоционального контактора, увлекающегося и способного увлечь. Таким контактором был две тысячи наших лет тому назад Йешуа. Я так и не понял, что случилось с его командиром, почему он его не удержал и каким образом вознес его после распятия.

Отлет был назначен на вторник.

С Соней я расставался почти спокойно. Она ведь тогда еще ничего не знала, хотя, видимо, уже стала что-то подозревать – слишком я был взбудоражен. Я ей сказал, что еду на две недели в командировку, может быть, немного задержусь. Конечно, я понимал, что эта командировка посложнее обычных, и не очень представлял, как мы управимся за две недели, но доверял новым друзьям. Ну, и, кроме того, они уже, видимо, проводили со мной психотерапию. Хотя, впрочем, Аэлита сказала, что моя психика нужна им для трансляции в возможно более естественном состоянии.

На всякий случай я написал Соне письмо и оставил в коробке, где лежала книжка оплаты за квартиру. За прошедший месяц было уплачено. Раньше, чем через месяц она туда не полезет.

Они пришли, как мы и договорились накануне, в десять часов. Соня уже ушла в детдом – она отрабатывает педагогическую практику и одновременно «трудовой семестр». Я собрал «малый джентльменский набор» – бритву, зубную щетку, мыло, пару белья, две рубашки. Я всегда так езжу в командировки. И тут они позвонили у двери.

– Ну, как настроение?

– Бодрое.

– Дочка знает?

Я достал из коробки письмо, показал Йоану. Он прочитал, подумал, вынул из кармана твердую черную пластинку, размером со спичечную коробку.

– Положи вместе с письмом.

В середине пластинки было маленькое отверстие. Я посмотрел в него и увидел свой портрет. Не фотографию, а черно-белый портрет. Я был похож, но гораздо интереснее, чем я привык видеть себя в зеркале.

– Вернешься – расскажешь ей обо всем.

– Ну, что – пошли?

Йоан и Аэлита взяли меня за руки.

– Закрой глаза, думай о нас.

Я закрыл глаза. Вдруг почувствовал холодок «под ложечкой», как на ухабе, когда едешь в грузовике. Открыл глаза. Мы стояли на поляне в березовом лесу. Было тихо. В ушах стоял легкий звон.

– С боевым крещением тебя! – улыбнулся Йоан, – Как самочувствие?

– Ничего, только в голове звенит. Где это мы?

– Около Верхисетского пруда, за Палкино. Тут наша стоянка.

Мы находились на небольшом пригорке. Вокруг, между березами шелестели заросли папоротника, чернели на изломе поваленные стволы. Хотя светило солнце, но здесь в тени берез было сыро и прохладно.

Йоан нащупал ногой какой-то выступ и нажал на него. Из-под земли словно проросли лепестки огромного цветка из какого-то полупрозрачного материала. Йоан нажал ногой еще раз, и лепестки сомкнулись в бутон. Мы были внутри бутона.

Это был шар размером около трех метров. В нижней части блестели металлические трубки, радиаторы, какие-то емкости. Меня больше всего удивило, что нет никакого пульта. Йоан потянул на себя какую-то рукоятку в полуметре от пола и вытянул кресло. Потом так же вытянул еще два.

– Прошу...

Я, естественно хотел сразу же задать несколько вопросов о конструкции корабля и особенно о материалах. Но Йоан не дал мне сказать ни слова.

– Олег, твое нетерпение можно понять. Но на большинство твоих вопросов мы не сможем ответить. Да и ты здесь не для этого. Ты, наверное, заметил, сколько внимания уделили Томас Мор и Кампанелла техническим достижениям в обществе, которое они описыввли. А ведь мы им об этом не рассказывали. Это их собственные домыслы. На втором месте у них вопрос социального устройства. И никто из утопистов почти не касался психологии. И это тоже можно понять. Вопросы техники были наиболее актуальны в период буржуазных революций, вопросы социального устройства – несколько позднее. Из всех наших трансляторов смысл контакта сумел понять только Экзюпери. Не потому, что он гений, просто он самый последний в ряду. Технические задачи вы решите сами, интерес к ним у вас и сейчас велик. А вот интерес к психике до сих пор только у специалистов.

Ты, кстати, обратил внимание, что название нашей планеты похоже на название страны Томаса Мора? Наши посланцы назвали ему свою планету. Он ее сделал островом, а название слегка изменил, чтобы легче было его объяснить. Но Утопия – это место, которое есть^[10].

Йоан и Аэлита надели легкие шлемы. Такой же шлем дали и мне. Он растянулся и плотно- плотно обхватил голову, как купальная шапочка.

– Ну, сейчас самое сложное! – сказал Йоан. – Надо выйти из поля тяготения. Сосредоточься и представляй вместе с нами... ну, например, поверхность Луны.

Мы сели в кресла, откинулись. Они пристегнули меня ремнем. Йоан нажал какую-то кнопку на уровне сидений. Аппарат вздрогнул, под ногами раздалось гудение. Я подумал о Луне, представил ее пустынную равнину с горами на горизонте. Гудение усилилось, аппарат задрожал, стало трудно дышать. Окружавший нас лес за полупрозрачными стенками исчез. Словно переставили диапозитив. Вокруг простиралось черное небо с яркими звездами. Сразу стало легко и покруживало голову.

– Все! – сказал Йоан, – Минута передышки.

– Йоан, – спросил я, – значит, на ваш способ передвижения тяготение тоже влияет? У Ефремова об этом ничего нет.

– А как же? – даже удивился он. – Ведь психотехника не отменяет других физических полей. Ее теория – часть единой теории поля. Вот в пределах постоянной силы тяжести движение практически не требует физических затрат, потому что трение играет роль только в начале, при захлопывании пространства, и в конце движения.

– Значит, двигатели у вас только для посадки и подъема?

– Да, конечно! Но главное все-таки – посадка.

– Не понял, почему. Ведь вы же не падаете с высоты, а возникаете в любом задуманном месте.

– А с какой точностью ты можешь задумать место приземления? Ошибешься на полмиллиметра и врежешь себя! Хорошо, если в почву, а не в камень. Мы и при движении по планете, даже по знакомым местам, намечаем конец маршрута не на поверхности, а в 10-20 сантиметрах над ней. А особенно опасно в местах, которые ты знаешь, но давно там не был. Может вырасти дерево или дом, и впишешься в стену. Поэтому при межпланетных перелетах мы адресуемся на довольно высокую орбиту, а дальше уж садимся. как обычный реактивный корабль. Ну, что ж, отдохнули. Теперь, чтобы не мешать нам, думай о нас.

Я хотел развернуться в кресле поудобнее, но, чуть резко двинул ногой, меня развернуло носом вниз. Хорошо, что был привязан ремнем. Я забыл о невесомости. Я ощущал ее только легким головокружением. Посмеялись. Потом я осторожно перевернулся, улегся в кресло и стал наблюдать за ними. Впрочем, долго наблюдать не пришлось. Ничего не произошло, только звездное небо за окном сменилось другим звездным небом. Будто снова переставили диапозитив.

Аэлита и Йоан расстегнули свои шлемы, велели и мне расстегнуть. Снова загудело под ногами. Шар плавно летел по ночному небу над широкими просторами моря. Потом впереди засияла заря, из моря поднялось светило. Оно было меньше нашего солнца и более оранжевое на вид. И в этот момент впереди показался берег. На берегу вырастали на склоне горы белые корпуса домов, такие же корпуса вырастали из воды. Шар скользнул над ними и опустился на воду у берега.

 

6. На планете Утопия

Глава утеряна.

7. Клятва Братьев по Разуму

Глава утеряна.

 

8. Заветы апостола

« – Согласен, – сказал доктор, – но говорить так не следует.
– Почему? – спросил господин Бержере.
– Потому что эти взгляды не приноровлены для широкого большинства.»
(А. Франс «Аметистовый перстень»)

– Вот так я вернулся на Землю, – сказал Олег. – И теперь все четче понимаю, насколько мы до сих пор не готовы вступить в Контакт. И, к сожалению, все упорнее сползаем в «инферно».

Я понял, что имеет в виду Олег. Сам недавно прочитал книжку «Час Быка» об обществе, которое по дороге технической цивилизации и материального благополучия катилось в инфернальную жизнь, к обесчеловечиванию. Эту книжку мне посоветовал знакомый. В библиотеках ее не было.

– И ты знаешь, как можно остановить это сползание?

– Я знаю только, что нельзя сидеть сложа руки, даже если результаты будут скромными. Надо оставаться человеком, для тебя, для меня это главный результат. Революцию мы с тобой не сделаем. Если я скажу, что входил в Контакт, и мне было Большое Откровение, меня посадят в шизовку. Сейчас пока пройдет только ползучая пропаганда.

Мы вошли в парк Павлика Морозова. Бронзовый мальчишка с развевающимся пионерским галстуком как будто готов был шагнуть с гранитного постамента.

– Сегодня пойдем ко мне, – сказал Олег. – Вон мой дом. У Сони сегодня куриный бульон с клецками.

– А ты ей рассказал, где был в «командировке»?

– Вчера немного рассказал.

– Ну, и как она?

– Да, ты знаешь, не удивилась, но огорчилась. Она ведь знает, что я этими вопросами интересовался и раньше. Я ей свои заметки показывал, о том, как сражаюсь на работе, рассказывал. Сейчас она считает, что я сорвусь.

Олег жил рядом с парком, в квартале, который назывался раньше «Дома Специалистов». Эти старые, облупленные, довоенной постройки дома на углу улиц Луначарского и Декабристов давно уже требовали ремонта, и квартиры в них были преимущественно коммунальные – огромные (по нашим, конечно, меркам). Больше семидесяти метров не всякая нынешняя семья осилит в одиночку. А когда они строились, вопрос об отдельных квартирах даже неприлично было ставить. Олег с Соней занимали одну из четырех комнат.

Соня оказалась высокой сероглазой шатенкой с косой через плечо и с пухлыми, как у Олега, губами.

– Вот, Соня, познакомься, это дядя Макс.

Она улыбнулась тревожно.

– Да, папа мне о Вас рассказал. Идите, мойте руки, сейчас будем обедать.

В ванной Олег меня задержал.

– Не знаю, как ей сказать. Может, лучше ей сейчас взять фамилию отца? Кто знает, как у меня сложится.

– Я и забыл, что она тебе неродная. Она-то знает?

– Да, конечно.

Когда сели за стол, я спросил у Сони, как проходит ее практика в детдоме.

– Вы знаете, дядя Макс, ребята такие привязчивые, стоит их погладить по голове, и уже хвостом ходят. И все фантазируют про своих родителей, что они заняты, но вот-вот приедут. Я сначала даже верила, потом мне воспитатели рассказали, что большинство оставлено матерями еще в роддоме.

– А ты, Соня, своих родителей помнишь?

– Нет, только то, что мне папа рассказывал. Они погибли. Ехали на машине, опрокинулись.

– Между прочим, очень хорошие были ребята, – вступил Олег. – И тебе не мешало бы взять их фамилию. Ты ведь теперь уже взрослая, самостоятельная. Софья Немелкова – неплохо звучит.

– Почему же ты мне раньше этого не предлагал? Когда я паспорт получала... Думаешь, у меня неприятности будут? У нас ведь дочь за отца не отвечает, - улыбнулась она. – Да и Софья Чекризова – тоже звучит неплохо. Ты вот лучше скажи, что собираешься делать. Отпуск-то у тебя кончается.

– Ну, что ж... Тайную вечерю разрешите считать открытой. Я думаю, начинать надо исподволь. Говорить сейчас о том, какой вред наносит нам сугубо экономический подход, бесполезно. Я у себя в институте спорю до посинения на каждой экономической учебе. Не понимают. Народ не подготовлен. Хотя над «экономной экономикой» смеются. Это наш мудрый вождь большое дело сделал. Но клеймить нашу официальную экономику еще рано. А вот про экономический эффект в науке уже можно говорить. Эти ФЭСы^[11] - самая удачная диверсия империализма. На этом «неправильном меду»^[12] уже выросло целое поколение «неправильных медведей», которые крушат науку. Этакие «железные мальчики» со стальными челюстями. И что самое интересное, многие ведь уже не представляют, что у науки могут быть другие стимулы, кроме ФЭСов. Теперь нас только на хозрасчет перевести, и все – «туши свет, сливай воду»^[13].

С тем, что у нас сейчас и экономики-то нет, как науки, наши экономисты вряд ли согласятся. У меня подготовлены две статьи. Вернее статья и письмо. Статью я никуда не посылал, а письмо послал, но ответа не получил. Я их вам покажу. Это все было еще до контакта. Со статьей я попробую кое-куда сходить. Если у тебя, Макс, будут какие-то предложения, давай обсудим. Я бы отдал эти заметки в публикацию хоть сейчас, пошел бы на любые последствия, если бы быть уверенным, что их прочтут хотя бы 5-10 тысяч человек, чтобы это нельзя было похоронить. Но сейчас их не поймут. Не те настроения. Нарыв еще не назрел. Вот брызнет дерьмо, тогда прислушаются к чему угодно.

Теперь я переделываю «Маленького принца» для постановки. Помните, что сказал Йоан об Экзюпери? Он единственный понял смысл Контакта. Хотелось бы поставить его у нас в институте и еще где-нибудь.

Соня разлила чай, поставила вазочку с вареньем.

– Олег, а ты не думаешь, что надо собирать единомышленников? – спросил я.

– Во-первых, единомышленников сейчас не так много, чтобы их собирать. А во-вторых, насколько я понимаю, это сейчас небезопасно. Сказать, что я владею опытом других цивилизаций, я могу тебе, ей. Хотя, откровенно говоря, я владею не опытом, а только обеспокоенностью братьев по разуму. Не всякий воспримет это спокойно. А «органы» вообще не воспримут. Нет, развертывать пропаганду надо постепенно, по мере созревания условий. А вообще-то в будущем придется создавать какие-то фаланстеры^[14], общества бесплатного труда. «Экономисты» просто так не сдадутся. Но, я думаю, ни мне, ни тебе это будет не по силам. Насколько я понимаю, твои организаторские способности не больше моих.

Ну, что еще... Я похожу по инстанциям. Есть соображения по использованию пенсионеров. Что-то должно проясниться с нашим директором. Да, я ведь тебе, Макс, не говорил. Я накатал на него «телегу» в райком. Это еще до командировки. Вот ведь психологическая загадка. Чем человек меньше знает вопрос, тем упрямее настаивает на своих заблуждениях. От директоров сейчас не требуют ни знания психологии, ни даже специальных знаний. Если попал в «номенклатуру»^[15], то вылететь из нее можно только за пьянство, воровство, или, не при Соне будь сказано, за моральное разложение. А если морально устойчив – все!

Олег подошел к стене, вдоль которой был устроен самодельный стеллаж.

– Ты что читал у Франса?

– Когда-то в детстве «Остров пингвинов», да потом еще про старика торговца, которого арестовали...

– «Кренкебиль»! А «Пчелку» не читал? Детская сказка, но со смыслом. У него вообще очень много поучительного. Вот мне восьмитомник еще от отца достался. – Он похлопал рукой по зеленым корешкам. – Если бы я умел сочинять, то хотел бы писать, как он. А самая крепкая у него вещь – «На белом камне». Если хочешь, дам прочитать.

Я не отказался. Мне интересно было прочитать то, о чем он отозвался так восторженно.

День клонился к вечеру. Позавчера, в пятницу я познакомился с Олегом, и вот два выходных прошли. Завтра мне на работу. А сегодня надо будет еще объяснять жене, почему я посвятил субботу и воскресенье «школьному товарищу». Правда, она не очень бунтовала, дважды покормила нас. Олег ей тоже понравился.

Мы договорились, что встретимся в среду после работы. На всякий случай обменялись рабочими телефонами. Олег выглядел более спокойным, чем при первой встрече. Чувствовалось, что он как бы сбросил с плеч тяжелую ношу. Он даже засмеялся на прощанье. Ни до, ни после этого я не слышал его смеха...

 

9. Деяния апостола

«Одно он знал твердо и повторял другим:
 тот, кто мирится с действительностью, тот не верит в будущее».
(Д. Гранин «Эта странная жизнь»)

Олег среды не дождался, позвонил во вторник. Я по телефону услышал, что он клокочет от обиды.

– Ты можешь на завтра отпроситься с работы?

– Наверное, смогу. А что случилось?

– Хочу, чтобы ты со мной сходил. Меня уже не хватает.

Я отпросился у начальника. Вечером зашел к Олегу. Он встретил меня набычившись как школьник, у которого отобрали велосипед, и сразу начал жаловаться.

Во-первых, он побывал на работе и встретился там с проверяющим из райкома. Этот проверяющий сказал, что беседовал со всеми коммунистами. («А почему только с коммунистами?» -- спросил Олег. «Потому что Вы написали в райком, а не в народный контроль.» - был ответ). Все коммунисты поддержали претензии Олега к директору и мнение о необходимости его сместить. В том числе и секретарь партбюро, которого Олег тоже критиковал. Однако проверяющий сказал, что недостатки есть у каждого, директору, безусловно будет дан выговор и будет указано на необходимость учиться руководить коллективом.

– Представляешь, он уже пять лет учится, все никак не научится!

Я напомнил Олегу Козьму Пруткова: «Век живи, век учись, и к концу жизни сможешь лишь, подобно мудрецу, сказать, что ничего не знаешь!»

Во-вторых, он попросился на прием к председателю горисполкома. У него было предложение организовать в городе «советы мудрых» - группы пенсионеров, которые бы на общественных началах проводили оценку социальной ситуации и экспертизу проектов разных решений исполкома и партийных комитетов.

Его принял зампредседателя. Олег не торопясь рассказал о своем предложении. Зам, толстый парень лет тридцати, спросил его:

– Ну, допустим, кто-то согласится бесплатно корячиться (ты меня извини!). Но что мы должны делать с их рекомендациями?

– Как «что»? Это же сокровищница житейского опыта. Прислушиваться.

– Это нам старые кряхтуны (он выразился сильнее), сталинисты, будут указывать, что делать, чего не делать?!

На этом разговор закончился. Олег утверждал, что он ушел сам.

Наконец, уже сегодня он сходил еще в одно место. Ему, оказывается , давно уже хотелось попытаться опубликовать стихи, которые он написал несколько лет назад. Он считал, что, независимо от художественных достоинств, они могут быть полезными именно сейчас и именно у нас. Это были несколько стихотворений о Дон Кихоте, его друзьях и его врагах. Он, конечно, понимал, что стихи не совсем в духе времени. Но после «командировки» решил все же попытаться предложить их в журнал «Рифей».

Редактора отдела поэзии он встретил на лестничной площадке, где тот курил с другими сотрудниками. Зашли в отдел. Олег передал редактору свои листочки. Редактор просмотрел их и сказал:

– Я Вас понимаю, но ведь Вы же ничего нового не сказали, по сравнению с Сервантесом. Не огорчайтесь. «Дон Кихот» все таки великое произведение, к нему добавить что-то не так просто. Способности у Вас есть, хотя погрешностей в стихах много. Но, главное, - это слишком общая тема. Если у Вас есть что-то более конкретное и современное, давайте, посмотрим.

Олег поблагодарил, забрал листочки и вышел. И сразу же позвонил мне.

– Пока я тебя ждал, написал ему ответ. Так что завтра начнем с того, что занесем письмо главному редактору. А потом сходим в горком партии и в Университет. Я уже созвонился. Хочу посоветоваться по поводу статьи, о которой я тебе говорил. Может быть, подскажут, какую пользу из нее можно извлечь. Ладно, спасибо, что ты зашел, что отпросился. Давай, встретимся завтра в девять утра около Дома Контор.

Я пошел домой.

Все, что было связано с Олегом, происходило в каком-то фантастическом темпе. Ну, где Вы видели, чтобы комиссия из райкома по жалобе пришла раньше, чем через месяц, или чтобы на прием в горисполкоме или горкоме партии можно было записаться накануне? Но, что было, то было.

 

10. Деяния апостола (продолжение)

« – Во что ты вмешиваешься? – сказал дервиш,
– Твое ли это дело?
– Но, преподобный отец, – сказал Кандид, – Ужасно много зла на земле.
– Так что же? – сказал дервиш. – Кому до этого какое дело?»
(Вольтер «Кандид»)

Утром, когда я подъехал на трамвае к Дому Контор, Олег уже стоял у входа и нетерпеливо осматривался по сторонам. Мы прошли с ним к редакции журнала. Вахтерша на входе сказала нам, что главного редактора нет, и нам пришлось оставить ей конверт с письмом.

– Теперь пойдем в горком.

По дороге Олег рассказал мне, что договорился о встрече с зав. отделом пропаганды. Он был с ним немного знаком по университету. Статья, которую Олег хотел ему показать, называлась «Психология и управление государством». Олег утверждал, что в нашей пропаганде чересчур большое внимание уделяется экономике, и практически не учитывается психология тех, на кого направлена эта пропаганда. Статья имела подзаголовок, как мне показалось, кокетливый: «Заметки дилетанта». Однако Олег рьяно возражал мне, что он слишком много взял на себя, называя себя дилетантом.

– Только настоящий дилетант, не связанный традициями и опытом, может предложить принципиально новый взгляд. А я ведь здесь собрал только то, что общеизвестно.

В горкоме милиционер спросил наши фамилии, на столе под стеклом нашел бумажку с фамилией Олега. Меня не хотел пропускать. Потом позвонил куда-то по телефону и пропустил.

Завпропагандой встал нам навстречу из-за стола. Радушно пожал руки, пригласил садиться. Олег представился сам, представил меня. Они поговорили о какой-то общей знакомой, завпропагандой передал ей привет. Потом Олег достал из дипломата полиэтиленовую папку и сказал:

– Сергей Никанорович, я, собственно, хотел с Вами посоветоваться. Не как с работником горкома, а как с выпускником нашего университета. Я вот тут подготовил заметки. Может быть, они могут принести какую-нибудь пользу?

Сергей Никанорович взял папку и углубился в чтение. Он быстро перевертывал страницы, но лицо его оставалось бесстрастным. Нельзя было понять, какое впечатление производит на него то, что он читает. Вот он перевернул последний листок и поднял глаза на Олега.

– Скажите, у Вас на работе все в порядке?

(«Ого, – подумал я, – товарищ не чужд психологии!»)

– Нет, не совсем, – отвечал Олег. – А что?

– Такими вопросами интересуются обычно те, у кого не все в порядке на работе.

– Может быть, наоборот, у тех, кто думает в этом направлении, особые требования к работе, на которой проводишь полжизни?

– Может быть...

– Ну, а как Вам по существу?

– Что ж, материал Вы перелопатили большой, хотя некоторые суждения спорны.

– Ну, понятно. Если бы я хотел написать бесспорные вещи, то понес бы не к Вам, а в газету.

– Мне кажется, что Вы беретесь за слишком глобальные вопросы. Вы не пробовали свои силы в критике наших местных недостатков?

– «Попробуйте о чем-нибудь конкретном нам рассказать»?

– Вот-вот.

– Это мне вчера уже говорили по другому поводу. И вчера же получил ответ по поводу одной «конкретной» критики.

– Судя по Вашему тону, ответ Вас не удовлетворил.

– Мягко говоря. Лишний раз убедился, что, если не решены глобальные вопросы, решать частные, это все равно, что пытаться на ходу отремонтировать мотор.

– Ну, это Вы преувеличиваете. – улыбнулся Сергей Никанорович, - С ходу вопросы не решаются. Надо быть настойчивее.

– Хорошо, спасибо за совет. У нас, собственно все!

– До свиданья. Если будут еще какие-то вопросы по моей епархии, звоните. Очень приятно было познакомиться.

Мы вышли. Олег ворчал:

– Мой отец говорил, что больше всего ненавидит врунов и провокаторов.

– А этот кто, по-твоему?

– Может быть, и врун, а уж провокатор-то точно. Он ведь к чему призывает? Если лишили темы за критику, то надо быть настойчивее, чтобы уволили по служебному несоответствию. Ну, сейчас еще в Университет зайдем.

В бывшем здании совнархоза, где разместился теперь Госуниверситет, в пустых коридорах гулко звучали шаги. Студенты были на каникулах, абитуриенты еще не собрались. Хотя на первом этаже у приемной комиссии толпились школьники.

Олег мне рассказал по дороге, что профессор, к которому мы идем, был знаком с его отцом еще по ссылке. В годы, когда социологию вместе с кибернетикой и генетикой считали у нас «продажной девкой капитализьма», он был сослан на несколько лет, потом занимался этикой и эстетикой, а теперь стал социологом.

Дверь была закрыта. Профессора на месте не оказалось. Выяснилось, что Олег договорился с ним на час, а было только двенадцать. Мы бродили по коридорам, изучали пыльные стенды, студенческие газеты и фотомонтажи. Без пяти час в дальнем конце коридора появилась массивная фигура. Профессор был в белой рубашке с распахнутым воротом и засученными рукавами. Он открыл дверь ключом и жестом пригласил нас войти.

– Николай Наумович, – начал Олег, – Я с Вами созванивался. Вы сказали, что помните моего отца. Мой отец незадолго до смерти нам с дочкой говорил так: «Я, конечно, не доживу, ты – не знаю, а вот она доживет до такого времени, когда можно будет открыто говорить все, что думаешь». И еще он говорил, что в годы гражданской войны они «все это», то есть наше будущее, представляли себе несколько иначе. Вот я тут начитался кое-чего и решил сформулировать свои мысли. Хотя понимаю, что время, когда можно говорить, что думаешь, еще не настало. Хотел, чтобы Вы посмотрели и сказали, в чем я неправ, и можно ли что-нибудь сделать.

Профессор взял полиэтиленовую папку. По мере чтения он хмурился, потом улыбался, пару раз возвращался назад. Окончив чтение, он взглянул на Олега. Олег начал:

– Я, конечно, не специалист...

– Да, это видно невооруженным глазом, – возразил профессор. – А почему Вы так ополчились на экономику? По-моему, она не заслуживает такого пренебрежения.

– Это не я, это ведь Печчеи^[16] ополчился, а я с ним только согласен. И потом, я не экономику отрицаю, а ее сегодняшний уровень и тех специалистов, которые ею занимаются. Экономикой, по-моему, надо, если уж заниматься, то на более высоком уровне.

– Ну, да, конечно... Но я думаю, что обвинение Печчеи в утопизме не совсем беспочвенно. В общем-то, особой ереси у Вас в статье нет. Но сейчас это вряд ли можно опубликовать. Если убрать некоторые резкости, можно послать в отдел пропаганды ЦК. Не секретарю ЦК, а именно в отдел. Но даст ли это какой-то резонанс, не знаю. Я, со своей стороны, пропагандировать это, конечно, не возьмусь, хотя кое с чем согласен. Прежде всего, согласен с тем, что наш народ психологически не готов жить в условиях социализма.

– Ну, в ЦК посылать – оно там увязнет. – заметил Олег.

– Вы очень похожи на отца! – неожиданно сказал профессор.

– По внешности?- спросил Олег.

– Не только! Если Вы интересуетесь социологией, я могу Вам предложить участвовать в наших исследованиях. Мы со студентами проводим опросы. Вот ближайшую работу начнем месяца через два. Если надумаете, звоните, я Вас включу в группу. Это может оказаться полезным и для Вас, и для нас. Заниматься можно и после работы. Вы, как я понимаю, в НИИ работаете?

– Да, спасибо, профессор.

– А что это Ваш товарищ помалкивает?

– Он пока в этих вопросах случайный человек. Я его только недавно приобщил.

– А, ну-ну, желаю успехов. Вы что же, молодой человек, тоже технарь? Технари в нашем деле полезны...

 

11. Деяния апостола (окончание)

«Я думаю, что вообще люди, которые вмешиваются в общественные дела,
иногда погибают насильственной смертью, и что они это заслужили».
(Вольтер «Кандид»)

От университета мы с Олегом прошли на Площадь Труда, к обкому партии. Он решил попасть на прием к первому секретарю обкома. Раньше он не собирался этого делать, понимал, что это скорее всего бесполезно. Но теперь накопилось слишком много горечи. Он не считал себя диссидентом, не хотел устраивать заговоры, полагал, что разум не может не возобладать. Но пока его преследовали неудачи.

Меня не пустили дальше порога. Я ждал Олега в сквере у фонтана. Минут через двадцать он вышел «усталый, но довольный». Его записали на прием на завтра. Я уже говорил – ему фантастически везло с этим. Он был возбужден, размахивал руками, потом вдруг умолкал и задумывался.

Мы дошли до его дома. По дороге обсудили, что после чего ему говорить, о чем просить, на что рассчитывать. Договорились, что он позвонит мне в пятницу.

Но в пятницу он не позвонил. Позвонила часов в десять Соня. Сдерживая слезы, она сказала, что Олег вчера не пришел домой. А сегодня утром к ней зашла какая-то женщина, назвалась медсестрой и сказала, что пришла по просьбе ее отца, который находится в психолечебнице на Агафуровских дачах.

Я спросил, что произошло. Соня ответила, что это не телефонный разговор. Я поехал к ней.

Разговор был, действительно не телефонный. Олег вышел из дому , чтобы идти в обком, около двенадцати часов. По словам медсестры, проходя мимо большого книжного магазина, он неожиданно с яростью разбил стекло витрины и в клочки изорвал плакат с портретом. Случайно оказавшиеся поблизости дружинники (откуда дружинники в 12 часов дня?) вместе с работниками магазина задержали его и вызвали «скорую помощь». Милицию даже не вызывали.

Мы дозвонились до клиники. Прием родственников, сказали нам, по субботам. У Сони завтра с утра была назначена встреча с руководителем курсовой. Договорились, что я сьезжу с утра, а она пойдет после обеда.

Уныло шел я по улице. Не зря Олег торопился. Только вот правильно ли выбрал меня «доверенным лицом»? Вышло бы у него что-нибудь с Ельциным? Думаю, вряд ли. Ведь Борис Николаевич был известен, как жесткий руководитель, не склонный потворствовать всяческим «закидонам»…

Я поднял глаза. Сам не заметил, как оказался у книжного магазина. Одна из витрин стояла без стекла, на ней, естественно, ничего не было. Осколки стекла из рамы и с тротуара были уже убраны. Под ногами я увидел клочок бумаги. На сплошном красном фоне сбоку громоздилась кустистая бровь.

 

12. След апостола

«Я пришел, – на меня бедная пеняет, говоря:
«Долго ли муки сея, протопоп, будет?»
И я говорю: «Марковна, до самыя смерти!»
(«Житие протопопа Аввакума»)

Эпилог 1

В эту ночь мне приснился Олег. Он смотрел на меня с грустной улыбкой и говорил: «Прощай, друг! Братья по разуму взяли меня на борт. Думаю, что на Землю мне не вернуться. Вот видишь, как получилось – дулся, дулся, да и лопнул. Извини, что все оставил на тебя. Поступай, как знаешь. Никаких советов больше не даю. Соне передай, что я ее очень любил. Возьми моего Франса, она тебе отдаст. Желаю успеха! Прощай...»

Утром я поехал в клинику. Пожилая сестра в роговых очках смотрела на меня с сочувствием. «Вы ему кто будете?» «Товарищ». «А родственники у него есть?» «Есть дочь. А в чем дело?» «Ваш товарищ умер сегодня ночью».

Она выдала мне справку на плотной синей бумаге. В справке, напечатанной типографским способом, значилось, что больной(ая) Чекризов скончался (лась) . . июля такого-то года. Диагноз: психастения, маниакальный психоз. Фамилия, дата и диагноз были вписаны от руки.

 

Эпилог 2

Прошло несколько лет. Соня вышла замуж за «афганца». У них растет сын, Олежка. Соня с ним частенько у нас бывает. А Андрей гораздо реже – лифт у нас работает нечетко, а он все никак не может привыкнуть к протезам. Но это уже совсем другая история.

У меня в библиотеке на видном месте стоит восьмитомник Анатоля Франса, который подарила Соня, и фото Олега. Олежка зовет меня «деда Мэкся». Надеюсь, я успею рассказать ему о том, чье имя он носит.

 

Послесловие. (К читателю) 

«Я хотел, чтобы эту книгу прочло больше людей,
ради этого я и затеял эту вещь».
(Д. Гранин «Эта странная жизнь»)

О, проницательный читатель, приветствую тебя!

Ты, как живой, стоишь перед моими глазами. Вот ты пришел с работы усталый, повесил свой серый китель на спинку кресла и, пока заботливая жена разогревает завтрак, снова раскрыл мою книжку. Раз ты дошел до этих страниц, значит, ты не только проницателен, но и терпелив. Терпение должно быть вознаграждено. Я открою тебе главный секрет – эта повесть вовсе не фантастическая. В самом деле, подумай, что может быть фантастического в том, что один мужчина подошел к другому, познакомился с ним и рассказал свою историю? Ничего удивительного и в том, что он немного приукрасил ее. А ты разве не прибавляешь, чтобы показать себя в более выпуклом свете? Немного необычно, что он оказался не вполне, что ли, здоров, но, если вдуматься, то и этот сюжет не уникальный. И даже то, что больным оказался такой добрый, обаятельный и приятный в общении человек, тоже, если вдуматься, - не редкость. Ведь все мы живем, как на лезвии бритвы, это не я и не он сказал.

Конечно, имя и фамилию моего знакомца я изменил. Я дал ему имя одного своего прежнего знакомого, перед которым чувствую себя виноватым. Ну, не в этом дело!

Но ты, читатель, не только проницателен и терпелив, ты еще и памятлив. И спросишь, как мог Олег при знакомстве передать мне свою мысль и угадывать мои. Ну, в угадывании нет ничего необычного, это ведь смотря, какие мысли угадывать. А насчет передачи – я не знаю, как это делается, но надеюсь, что уже в недалеком будущем нам придется осваивать эту технологию. (Примечание 2008 года: Открытие торсионных полей и энергоинформационных взаимодействий опасно приближает нас к этим силам, которых нравственно инвалидное человечество, мне кажется, недостойно. Николай Рерих, который был малодоступен большинству из нас в 1978-88 гг, называл их психической энергией).

Огненный шар, пролетевший над лесом, действительно, был. Я сам его видел. Но имел ли он отношение к Олегу – не знаю. Может быть, это был действительно всего-навсего шар-зонд.

Для чего же я все это рассказал? – спросишь ты, и будешь неправ. Во-первых, Олег просил меня об этом. Может быть, он сам рассказал бы живописнее. А, во-вторых, что-то в его рассказе было! И я думаю, что на Ойтепии он таки побывал.

Тогда зачем же я назвал эту повесть фантастической? – спросишь ты, и будешь еще раз неправ. Впрочем, если ты действительно проницателен, то не спросишь этого. Ведь ты же первый не стал бы читать ее после первых двух страниц, не будь она фантастической.

Конец

 

1. Фаллический культ – один из древнейших языческих культов ↑

2. Видимо, Олег имеет в виду роман И. Ефремова «Лезвие бритвы» ↑

3. Мвен Мас – главный герой романа И. Ефремова «Туманность Андромеды» ↑

4. Некоторые стихи О. Чекризова, найденные в его бумагах, приводятся в Приложении ↑

5. В некоторых источниках так произносится имя Иисуса ↑

6. Олег не астроном, здесь он, вероятно, чего-то недопонял. По современным научным предсталениям, условия для зарождения жизни создаются, хотя и во многих, но далеко не во всех планетных системах. ↑

7. И.В. Сталин «Экономические проблемы социализма в СССР» ↑

8. ВПШ – Высшая партийная школа, ЦПШ – церковно-приходская школа ↑

9. И.В. Сталин «Относительно марксизма в языкознании» ↑

10. «Утопия» в переводе с греческого – место, которого нет ↑

11. ФЭС – фонды экономического стимулирования предприятий – основной источник премирования научных работников в 70-х-80-х годах «по фактическому эффекту» ↑

12. «Неправильный мед» - выражение Винни-Пуха из детской сказки Б. Заходера ↑

13. В те годы слово «хозрасчет» в науке не было еще в такой моде, но Олег как в воду глядел ↑

14. Фаланстер –община наивного коммунизма по Фурье. В более узком смысле – здание для поселения такой общины. ↑

15. Номенклатура (жаргон, бюрокр.) – перечень должностей, на которые работники утверждались партийными комитетами. Порождение административно-командной системы. ↑

16. Аурелио Печчеи – Президент Римского клуба, автор книги «Человеческие качества» ↑