Апостол. Переписка с издателями.

Сопроводительная записка

В.И. Бугрову, зав. отделом фантастики журнала «Уральский следопыт», 1989 г.

Уважаемый Виталий Иванович!

Ту «фантастическую» повесть, о которой я Вам говорил, я почти написал. Остается, по моим представлениям, страниц 10-15, но самого центрального эпизода (главы 6 и 7 – пребывание на планете Утопия). У меня не хватает воображения, нет опыта в фантастике, то, что я начал, получается слишком сухо, а там должен быть основной смысл – как должно быть у нас. Мне нужна консультация, 1,5-2–х часовой разговор с заинтересованным человеком. Я готов хоть на соавторство, хоть на благодарное упоминание. Если бы Вы смогли помочь мне или подсказать человека, который может помочь, выбить искру, как в свое время выбил ее Г.В. Иванов (благодаря ему, я дописал венок сонетов), я был бы Вам очень признателен.

Все это имеет смысл, если имеющийся материал покажется Вам хоть сколько-нибудь интересным и пригодным для печати. Работать над текстом я тоже готов. Я буду Вам звонить через 1-2 недели. Если мой опус Вам не понравится, верните его Г.В. (Иванову – примеч. автора), я потом заберу. Хочу надеяться все же, что он вызовет интерес. Приложения специально не даю, чтобы не перегружать Вас. Если будет интерес, я их подберу, там надо будет исключить, возможно, некоторые реалии.

Если будет одобрено все в целом, то может быть главка «Гибель Розовой планеты» подошла бы и для журнала?

Искренне Ваш, М. Фиолет (М. Бураков)

Рецензия на заявку повести «Апостол», автор М. Фиолет, представленную в редакцию журнала «Уральский следопыт»

По сути, здесь не повесть, а только заявка на нее – да и не законченная! – на еще одну повесть о Контакте. Сей Контакт осуществлен не по инициативе землян. Они в роли подопытных кроликов. Инопланетяне с планеты Ойтепия близ звезды Эпсилон Эридана давно наблюдают земное человечество, изредка выбирают людей для Контакта, возят их к себе учиться, и на сей раз их выбор падает на нашего современника Олега из свердловского НИИ. А среди его предшественников Томас Мор, Кампанелла, Свифт, Сервантес, Экзюпери. И «Утопия» Мора – это Ойтепия...

Впрочем, и сами «ойтепцы» пытались впрямую учить землян уму-разуму. Иисус Христос – это их космонавт Йешуа. Такой вариант имени Иисуса встречается в старинных текстах – тут автор прав. Впрочем, сама идея насчет космонавта Иисуса не нова. Еще в 1967 году высказал ее филолог В. Зайцев в своих статьях «Боги приходят из космоса» (журнал «Байкал» № 5-6). Гипотеза эта тогда же получила широкое распространение.

Надо, правда, сказать, что у М. Фиолета эта идея – отнюдь не центральная, а побочная. Суть вещи в том «опыте», который Олег привез с Ойтепии. Опыт сводится к двум постулатам:

1/ при экономических преобразованиях надо бы учитывать психологию широких масс, чего у нас не делается, и потому сами преобразования не удаются;

2/ при «решающих лицах» необходимы «советы мудрых» - из стариков, кои своими советами определят успех дела.

Если первый постулат «ойтепского» опыта, по-моему, бесспорен и действительно обнажает самую вопиющую нашу ошибку, то второй постулат явно взят из китайского опыта и сегодня у нас, по-моему, может принести только ощутимый вред. Это я как пенсионер вижу в своей среде. Слишком уж велик в ней процент консерваторов и даже откровенных реакционеров. Почти все бывшие начальники – в этой доле... И очень много тут людей корыстных, недалеких. Если дать им волю, – далеко уйдем в обратном направлении. Тут похоже вполне прав молодой зам. председателя горисполкома, противостоящий Олегу. Его позиция мне ближе наивной позиции автора.

Увы – ничего другого с Ойтепии Олег не привез. Да и это еле-еле намечено. Так что невелика база для «деяний апостольских», кои Олег начал после возвращения на Землюю

«Деяниям» этим посвящены три главы, и в число противостоящих Олегу лиц попал даже Б.Н. Ельцин – в качестве первого секретаря Свердловского обкома. Правда, до самого Ельцина Олег не добрался, не успел – по дороге попал в психушку. Но насчет вероятной позиции Ельцина автор не обольщается: «Вышло бы у него что-нибудь с Ельциным? Думаю, вряд ли? Ведь Борис Николаевич был известен, как жесткий руководитель, не склонный потворствовать всяческим «закидонам». (стр. 40 рукописи).

О «жесткости» Ельцина говорено немало. Но не знаю я ни одного конкретного случая, когда бы Ельцин был жестким с людьми порядочными, талантливыми, дальновидными. Зато знаю много случаев его жесткости по отношению к дуракам, жуликам, прохвостам, обманщикам. Но ведь с ними-то и надо быть жестким. Иначе получается всеобщее разгильдяйство, которого мы сейчас достаточно видим вокруг.

По мнению моих друзей-москвичей, именно таким Ельцин был и в Москве. И потому 5 миллионов москвичей проголосовали за него на минувших выборах. Просто жесткий человек этого не добился бы. Уверен я, что легенда о его «жесткости» создана и распространяется не лучшими людьми нашего времени. Так что не стоит трепать его имя всуе...

Что же пытался «свершить» в Свердловске «апостол» Олег, вернувшись с Ойтепии?

1. Пытался опубликовать в «Рифее» (читай – «Урал») старые свои стихи о Дон-Кихоте. Их не взяли из-за неактуальности.
2. Пытался убедить зам. председателя горисполкома создавать «советы мудрых». Безуспешно.
3. Пытался обеспечить поддержку своей статье о влиянии психологии на экономику и о необходимости учитывать это при управлении социалистическим обществом. Ходил с ней к профессору УрГУ и к заведующему пропагандой ГК КПСС, в коем легко узнается Л.Н. Загайнов. Поддержки не получил...
4. Пытался поставить в самодеятельности инсценировку «Маленького принца». Но не успел – попал на Агафуровские, так как по пути к Ельцину приспичило Олегу разбить витрину книжного магазина и изорвать в ней портрет Брежнева. (Кстати уж – зачем было витрину ломать? Портретов этих и не за стеклом было полно...)

Тем и кончились апостольские деяния...

В эпилоге автор признается, что приобретенное Олегом на Ойтепии умение угадывать мысли – выдумано. И что вообще только сумасшедший мужчина может в наше время познакомиться с другим мужчиной не в пивнушке, а в сквере – как познакомился Олег с лирическим героем повести.

В общем, автор признается , что выдумана вся «фантастика», и «фантастической» повесть названа лишь для того, чтобы читатель ее проглотил. А иначе, мол, не стал бы...

Прием, увы, тоже не нов – вспомним хотя бы Чернышевского с детективным началом его романа «Что делать?». Читаем мы это обычно школьниками, больше не перечитываем, и хорошо помню, что у школьников прием этот вызывал внутренний протест. Дочитывали лишь потому, что «надо сдавать». Не любим все мы читать авторов, которые откровенно нас обманывают и даже тем хвастаются. Пусть они себе и классики... За всю жизнь не встретил я ни одного человека который перечитывал бы роман «Что делать?» ради удовольствия. А вот Тургенева, который очень грубо отозвался об этом романе, – ради удовольствия все-таки перечитываем...

В общем, – полный провал у Олега с «апостольскими деяниями»! И сами-то его попытки нелепы, беспомощны, от замысла обречены на неудачу. Не ту фигуру выбрали инопланетяне для Контакта. Им бы выбрать активного журналиста, или популярного политика, речи коего тиражируются миллионами экземпляров, или знаменитого актера, собирающего тысячные аудитории. Их слово люди услышали бы. Для журналиста не проблема опубликовать любую статью, в том числе и ту, с которой беспомощно мается герой. Для политика не проблема практически реализовать ее идею. Для актера не проблема бросить эту идею в массы с эстрады, с экрана ТВ или по радио. Неужто инопланетяне этого не соображают? Сколько же у них ума? Чему они с таким количеством ума могут нас научить?.. Ведь еще Пушкин отмечал: первый признак умного человека – сразу понимать, с кем имеешь дело.

Так вот сам замысел повести легко рушится под напором элементарной логики.

Ну, а теперь о том, КАК это написано.

Лирический герой дотошно передает нам рассказ Олега. Сам Олег столь же дотошно пересказывает лекцию Алисы-Аэлиты-Айлитсс... В общем, «рассказ в кубе»... Над этим приемом в грустном фильме по сценарию Ю. Нагибина хохотали на моих глазах прямо во время сеанса Г.Троепольский, Ю. Казаков, Г. Горышин, В. Астафьев, В. Потанин и множество других менее известных писателей. Было это в 1959 году на семинаре молодых рассказчиков в Малеевке. И фильм тот на экране трех дней не продержался. Что и справедливо. Ибо прием свидетельствует о крайней литературной беспомощности.

Вот и получается: безнадежно устаревшие, беспомощные литературные приемы, не выдерживающий напора логики замысел, не очень свежие общественные идеи – вроде китайских «советников»... Из этого, увы, и состоит данная заявка на повесть. Она устарела даже не в процессе длительной работы, а и задумана была как устаревшая.

Выделяемая автором глава «Гибель Розовой планеты» (из поучительного рассказа Аэлиты) – на самом деле интереснее всего остального. Но, увы, самостоятельного художественного значения она не имеет и, по-моему, в таком виде не пригодна к печати. Единственная ценная мысль этой главы – что на привилегии «узкого круга» кидаются прежде всего хапуги и жулики, способствующие «раковому» перерождению любой цивилизации, - содержится также и в блестящей повести В. Чеботарева «Предел Петькина», которая тоже недавно предложена «Следопыту» и в общем-то почти готова к печати.

Автор в письме своем, по сути, спрашивает, стоит ли ему (и если стоит, то КАК) дописывать главы, рассказывающие о пребывании Олега на Ойтепии. Боюсь – не стоит... Лучше начать новую, небольшую, динамичную, острую вещь и использовать в ней удачные находки этой заявки – прежде всего необходимость учитывать психологию масс при любых преобразованиях. На этой прекрасной идее вполне можно построить острый рассказ, и ему сегодня цены не будет.

Однако делать это надо безо всякого обмана, не пользоваться затертыми приемами, не рассчитывать на «волевого» читателя, а напротив – доставлять ему удовольствие чтением вещи. Только в этом случае он примет и саму идею.

И. Давыдов, член Союза Писателей

Письмо Е.С. Зашихину, главному редактору
издательского дома «Сократ»

Уважаемый Евгений Степанович!

Только сейчас у меня появился свой компьютер, и я, овладевая навыками работы на нем, смог набрать письмо, которое написал на следующий день после нашей встречи.

Из всей нашей беседы на меня наибольшее впечатление произвело признание Маши (в отзыве), что развенчание в финале «Мифа об Ойтепии» сделало для нее неинтересными рукописи Олега, как недостоверные. Для меня «рукописи» (приложение), пожалуй, важнее самой повести. В том числе и по этой причине я решил переделать послесловие.

Из Ваших размышлений мне наиболее ценно то, что Вы признали меня незаурядным читателем. Отсылки и аллюзии к разной литературе, действительно, есть у меня во многих статьях, в том числе в трактате «Верую!», опубликованном в 1993 г в «Урале», и в статьях приложенных к повести (сборник «Власть нравственности, нравственность власти», из которого они взяты, опубликован, к сожалению, тиражом всего 120 экз. в 1999 году), и во многих стихах – «Экклезиаст», «Протопоп Аввакум», «Новогоднее», «Про посуду» из подаренного Вам сборника, и в других стихах, которых Вы не видели. Инсценировки тоже, по-видимому, результат моего особого читательского подхода. Так что я с Вами полностью согласен

Если бы Вы захотели написать очерк на 1-1,5 страницах «Незаурядный читатель» (варианты – «любопытный», «удивительный», наконец, «выдающийся»), я смог бы использовать его, как приложение к «Апостолу», если мне все же удастся эту повесть опубликовать (пусть на ризографе). Я не думаю, что она станет бестселлером, но некоторых читателей с взглядами, близкими ко мне, она, возможно, заинтересует. Я уже пробовал давать ее читать.

Мне также импонирует, что Вы почувствовали, как включение перед повестью рецензии и «слов от автора» меняет акценты. К сожалению, моя дочь, к мнению которой я прислушиваюсь, не уловила этого, сказав, что они лишние

Развивать психологические мотивы и уроки Ойтепии, которые лишь сейчас, и то отчасти, становятся нам ясны, в повести, написанной 20 лет назад, я не считаю возможным. Но мне хотелось бы в предвидении своего 75-летия (в будущем году) не оправдать, но объяснить то, что я, забросив свою специальность, химию, в последние 25-30 лет занимаюсь «ерундой» - толерантностью и нравственностью. Привязку своей «психодрамы» к современным взглядам, как мне кажется, я сделал во «Втором слове от автора» и, благодаря Маше, в исправленном «Послесловии». Что касается «рассказа в рассказе», за который меня критиковали и Давыдов, и Маша, то традиция этой формы восходит к «Декамерону», «1001-й ночи» и другим эпосам разных народов, над которыми «молодые писатели» из рецензии Давыдова, вероятно, не смеялись. Возможно, я ее использовал неудачно!

С искренним уважением и надеждой на продолжение контактов,
      М. Бураков

Август 2008 г