О нравственных ценностях и месте под солнцем

(газета “На смену!”, 15.09.88)

“Отчего пальба, и крики, и волненье на реке?”. Почему статья В. Амлинского “На заброшенных гробницах”, опубликованная в журнале “Юность”, и интервью его “Литературной газете” в части, касающейся Павлика Морозова, вызвали такой резонанс не только среди молодежи, но, в первую очередь, среди людей взрослых?18 июня в газете “На смену!” появилась статья “Еще одна сенсация?” с отповедью В. Амлинскому, затем последовала большая подборка “Резонанс” в номере от 7 июля. Конечно, нам, уральцам, Павлик Морозов ближе, чем кому-либо. Но все же – так азартно драться за его посмертную славу?!

“Для чего им эта слава – павшим?”.

Дело в том, что вопрос о Павлике Морозове режет наше общество по живому именно сегодня. Пожалуй, ярче всех это показал в своем газетном выступлении студент-философ А. Плещеев (“НС” от 7.07.88). И за это ему спасибо.

Обоснованно, на мой взгляд, автор статьи “Еще одна сенсация?” Е. Кириллова упрекает В. Амлинского в пропаганде “абстрактного надклассового гуманизма”, и “кровнородственной нравственности” (против которой, собственно, и восстал Павлик Морозов). Несогласный с ней А. Плещеев пытается дать не больше и не меньше, как “научный анализ проблем, в том числе и нравственных, которые волнуют нас сейчас”. Отправной точкой своих рассуждении он избирает следующее: “Безусловно, как и в других формах общественного сознания, в морали есть общеклассовое и общечеловеческое. Но давайте договоримся (?) о приоритетах. Более полувека наша общественная мысль шла к тому моменту, когда на самых высших форумах партия заявила о приоритете общечеловеческого как условии выживания...”. Утверждение по меньшей мере тенденциозное по отношению к партии. Где, в каких партийных документах обнаружил студент- философ заявление о второстепенности классовых ценностей по сравнению с общечеловеческими?

Фактическую сторону дела и классовый характер подвига Павлика Морозова осветил юрист И. Титов (“Аргументы и факты”, № 22). Однако А. Плещеев по-прежнему предпочитает видеть Павлика не героем, а жертвой сталинской пропагандистской машины (которая в начале 30-х годов только набирала обороты). И в то же время, вопреки В. Амлинскому, он не считает, что пример герасимовского мальчишки “глубоко опасен”. Ну, а в-третьих, полагает, что никто (в том числе и писатель Амлинский, объявивший на всю страну Павку доносчиком) не отнимает его у миллионов сегодняшних ребят. Между сколькими стульями сразу пытается усидеть А. Плещеев?

“Речь идет о культуре, – говорит он, – которая так необходима сейчас для того, чтобы найти свое место во взаимозависимом человечестве”. И дабы найти это место (если судить по В. Амлинскому и А. Плещееву), нам нужно спешно отказаться от “пережитков” аскетической идеологии ригористов-революционеров 10-х и 20-х годов и дружными рядами устремиться к благосостоянию, как весь цивилизованный мир,

Действительно, “цивилизованный мир” давно хочет видеть у нас социализм “с человеческим лицом”, с терпимым отношением к высоко поставленным “кормушкам”, со следованием принципу “живи и жить давай другим”, в борьбе против которого погиб Павлик Морозов.

Не должно быть неожиданным для В. Амлинского и А. Плещеева, что такую точку зрения с готовностью поддержат и те 80 процентов кооператоров Московской области, которые, по опубликованной статистике, имели раньше дело с Уголовным кодексом, кто по Щекочихину (“ЛГ” от 20 июля) торопится “отмыть” в кооперативах свои неправедные капиталы.

Думаю, что философ, даже не окончивший курса, должен делать различие между лозунгами и реальными делами. “Иезуитский” лозунг И. Сталина “сын за отца не отвечает”, который сейчас трактуется, как призыв к отречению от родителей, и, вероятно, действительно сыграл отчасти такую роль, я понимаю так же, как мы понимали его во времена Сталина: если сын идеологически расходится с отцом, он вправе от него отречься. Если он убежден в правоте отца и отрекается от него, спасая шкуру, – он приспособленец. Это бывает. Но если он разделяет взгляды отца и не отрекается от него, он должен быть готов разделить и его судьбу.

Что касается лозунга об “обострении классовой борьбы”, то известно, как его использовал вождь. Но если кто-нибудь скажет, что развернувшиеся сейчас дискуссии свидетельствуют о резком ослаблении классовой борьбы, я позволю себе в этом усомниться.

Возвращаясь к “предательству” Павлика Морозова, я хотел бы, кроме Тараса Бульбы, о котором уже вспомнили читатели, напомнить сыноубийцу Маттео Фальконе (П. Мериме) и отцеубийцу Ваську (“Конармия” Бабеля), чья духовная высота не может не восхищать.

Заканчиваются философические мысли А. Плещеева самым удивительным пассажем. Он, оказывается, готов принести цветы на могилу Павлика, но не как героя, а как одной из бесчисленных жертв 30-х годов. Поймите, товарищ философ, такие цветы Павлу Морозову не нужны!

...А, кстати, вы не забыли, что П.Т. Морозову в этом году исполнилось бы 70 лет?