Знаю, верю, допускаю, убежден

(Звездное небо над нами)

Совесть писателя может остаться спокойной,
если только он представил как достоверное то,
что достоверно, как вероятное то, что вероятно,
 как возможное то, что возможно.
(Э. Ренан. “Апостолы”)

Вообще-то я верю во многое!

Большую часть того, про что принято говорить, что мы это знаем, на самом деле мы принимаем на веру. Например, я знаю, что Земля – шар. В этом можно убедиться, наблюдая лунные затмения, круговую линию горизонта, это подтверждается также тем, что расстояния между городами соответствуют их размещению на шаре. Но в то, что Земля не просто шар, а сплюснутый шар, геоид, я верю, доказательства этого знают лишь специалисты. Верю, что морские приливы вызваны притяжением Луны, хотя никак не могу понять, почему прилив сменяется отливом четыре, а не один раз в сутки. Но если мне это будет нужно, я могу прочитать книги, разобраться в этом и сделать свою веру логически подтвержденным знанием.

Таким образом, вера – это прежде всего чужое знание, недоступное нам или не усвоенное нами. И в этом смысле между знанием и верой нет четкой границы.

В русском языке вера связана не только с “уверенностью”, не только с “верным (правильным) решением” и “верным (надежным) другом”, но и с “проверкой”. Когда же принимаешь на веру то, что трудно или невозможно проверить, то иногда попадаешь впросак. Это особенно касается общественных наук. Мы семьдесят лет верили в то, что “учение Маркса всесильно, потому что оно верно”, а оно было не знанием, а точкой зрения, хотя и широко распространенной и навязываемой. И интересно, что, чем меньше обоснованы научные выкладки, тем более активно уверяют их авторы, что владеют единственно правильным знанием. По этому признаку можно даже попытаться отличать знание от веры.

“Знание, абсолютно уверенное в том, что оно безошибочно, – это вера” (Е. Замятин. “Мы”).

И чем больше уверенность в том, что только ты прав, тем больше нетерпимость к другим мнениям. В этом случае вера обрастает ритуалами и превращается в ритуальную веру – в религию. Анатоль Франс по этому поводу сказал: “Лишь такая вера, которая не терпит других, сама не может быть терпима... Исповедовать такую религию – значит предаваться кощунству, величайшему из кощунств” (“На белом камне”).

Удивительным кажется сегодня, если, предлагая принимать что-то на веру, нам заранее говорят, что логически и экспериментально это недоказуемо и даже противоречащие друг другу положения должны приниматься без сомнений. “Верую, потому что абсурдно!” (Тертуллиан) – это можно было понять 2000, может быть, 1000 лет назад, но не сегодня.

Поэтому я не верю в бога. Не верю в то, что есть вечный Старик, который изготовил нас, и Землю, и небо, и все, что на них. Это не он, а мы его создали по образу и подобию своему. Допускаю, что есть Мировой Разум, но не как высшая животворящая сила, а как совокупность знаний и понятий высокоразвитых культур во Вселенной. Не могу допустить, что Земля – единственная во Вселенной колыбель разума. Это было бы несуразным чванством.

Думаю, неправильно считать, что земное человечество создано искусственно какой-то высшей космической расой. Те, кто так считают, по-моему, приписывают нашим братьям по разуму свою нравственную недоразвитость. Это мы, если бы владели Космосом, вероятно, не стали бы “ждать милостей от природы”, экспериментировали бы с искусственными расами, развязывали космические войны и т.д. Но я полагаю, что потому-то мы и не владеем Космосом. Открытие законов космической связи или передача их нам со стороны других космических культур станут возможными только тогда, когда мы (человечество, а не отдельные люди) возмужаем духом, не просто поймем, а примем в сердце свое систему ценностей Большого Кольца (И. Ефремов. “Туманность Андромеды”), ту, которую рождает культура, но разрушает цивилизация.

То, что цивилизация разрушает культуру, не я придумал. Об этом писали Шпенглер и Бердяев. И доказательств этому не приходится искать. Они повсюду вокруг нас. Один из любимых моих современных писателей Фазиль Искандер сказал: “Чтобы выжить, человеку слишком долго важнее было развивать в себе изворотливость ума, нежели божественную энергию стыда. Так и пошло, что выработался большелобый ублюдок с хилой сердечной мышцей, образовалась дурная автономия ума, оргия тупоголовой цивилизации, не слушавшая и не слышавшая тревожных окриков культуры и только сейчас, на краю бездны, слегка очнувшись, обалдело озирающая замученную местность Земли. Где выход? Культура должна опередить цивилизацию и возглавить племя людей. Возможно ли? Не будем унывать. Дон Кихоты всего мира, по коням!” (“Сандро из Чегема”).

А вот что писал об этом же еще в 20-е годы Георгий Гребенщиков, уехавший в Северную Америку и создавший там русскую духовную общину на реке Помпераг: “Широкою волной захлестывает все истинно прекрасное ураган пошлости и варваризма во всех областях литературы и искусства. Лишь наука техники отвоевала себе некоторое место в современной жизни, но и она без одухотворения благородными идеями культуры не может радовать своей холодною механизациею жизни. И кажется, уже близка минута, когда для грядущих поколений, отравленных газами своеобразных вкусов, не нужны будут ни настоящие писатели, ни настоящие художники, ни настоящие ученые” (“Гонец. Письма с Помперага.” Сибирские огни, № 3,1991).

Еще резче характеризовал “науку техники” А. Клизовский, популяризатор Живой Этики – учения Рерихов: “Великий технический прогресс, которым в своем горделивом самомнении так превозносится человек западного мира, есть одно из самых могущественных средств истребления человечества. Поклонник западной техники не знает, что лишь усилием врага человечества, князя тьмы, человечество было направлено на развитие техники с тем, чтобы отвлечь его от духовного развития и дать им в руки самые усовершенствованные способы уничтожения друг друга” (“Психическая энергия.” Рига, 1990).

Можно (и нужно, пока мы не имеем экспериментальных доказательств) сомневаться в наличии поля психической энергии, существующей независимо от живых существ во Вселенной, в том числе в наличии “темной” отрицательной энергии, энергетических “вампиров” и “князя тьмы”, о которых пишут Рерихи, можно и принять их существование в качестве допущения. Но нельзя отрицать, что отношения между духовностью (культурой) и техникой (цивилизацией) отражены здесь очень похоже на действительность. И до тех пор, пока мы с таким рвением превращаем себя в помесь машины со свиньей, Великие Учителя (как назвала их Е.И. Рерих) не могут и, вероятно, не имеют права вступить с нами в массовый контакт.

Допускаю, что Великие Учителя, если они есть, – это представители Мирового Разума, жители других планет или параллельного мира, выходящие на связь с нами через Шамбалу в Гималаях. Но допускаю и то, что нет никаких Великих Учителей (хотя мне приятнее думать, что есть, и косвенно это подтверждается явлени­ями Будды и Христа!). Тогда наше положение еще труднее. Нам надо тогда не только разбить скорлупу цивилизации, но и самим искать законы космической связи.

Конечно, цивилизация, техника является одной из сторон деятельности Разума, и полностью отбросить ее нельзя, да и не нужно. Но важно осознать приоритетность культуры перед техникой. Требование культуры: никогда не ставить перед собой задачу преобразовать природу. Ее можно лишь приспосабливать к своим нуждам, но с оглядкой, каждый раз всесторонне и наиболее полно оценивая наносимый вред и помня, что наше вмешательство в жизнь природы без вреда для нее и в конечном счете для нас самих немыслимо.

Например, мирное использование атомной энергии нельзя объяснить иначе, как технократической слепотой, пока не найдены пути стопроцентной дезактивации отходов, не говоря уже о безопасности самой работы АЭС. Пока нет других, безопасных, источников энергии, расширение ее потребления и дальнейшее развитие энергоемких технологий следует считать безнравственным.

Вот мы и пришли к нравственности.

Иммануил Кант писал: “Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, – это звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас”.

Эти “две вещи” неразрывно связаны и вместе составляют то, что называется мировоззрением, мироощущением. Все религии мира занимаются исключительно этими “двумя вещами” – устройством мира и нормами поведения. При этом считается, как правило, что нормы поведения задаются тем, кто “создал” этот мир (Зевсом, Иеговой, Кришной, Аллахом), или его доверенными лицами (Моисеем-Мусой, Заратустрой, Иисусом, Магометом).

К устройству “звездного неба над нами” относится и то, что я знаю, и то, во что верю, и то, что допускаю. О том, как себя вести, я не могу знать. Могу верить тому, кто для меня авторитет, или допускать определенные правила. Но это будет непрочная нравственность. Нормы поведения должны быть моим убеждением.

Согласно религиозным представлениям, отклонение от норм нака­зывается богом в соответствии с его представлениями о несчастье. Так, Иегова наказал Адама и Еву (и всех нас их потомков)... трудом: “В поте лица будете добывать хлеб свой!” (А у Будды труд – это, наоборот, божественная миссия, знак доверия богов). Те из нас, совсем нехорошие, чьи грехи и трудом не искупить, будут богом отсортированы в ад, “в геенну огненную”, где будут вечно лизать горячую сковородку. Даже в наиболее современном религиозном учении – теософии, где бога с кнутом и пряником нет, нам, сирым и убогим, рекомендуется вести себя хорошо не потому, что это – единственно достойный человека образ жизни, а для того, чтобы копить положительную “карму” и обеспечить себе более выгодное положение хотя бы в будущих воплощениях нашей души. Такое устрашение будущим оскорбительно и противоестественно для “гомо”, если он “сапиенс”.

Из всех религиозных представлений об устройстве мира я бы легче всего принял теософское представление (“Тайная доктрина” Блаватской, “Агни Йога” Рерихов) о плотном (материальном), тонком (психическом) и огненном (духовном) мирах, если бы этому были естественно-научные доказательства. Конечно, не обязательно знать природу тонкого мира, чтоб познавать его реальность. Ведь не знаем же мы природу электрического и магнитного полей. Однако существуют математические зависимости напряженности этих неведомых полей от величины зарядов, расстояний, связи между ними и действующими силами, и знание о них позволяет пользоваться этими силами в практике. Относительно же психической энергии никаких количественных и даже качественных связей неизвестно, кроме того, что скорость ее распространения “бесконечно велика”...

Но если наличие тонкого мира еще можно допустить по аналогии с наличием силовых полей, которые можно измерить, то свидетельств – хотя бы косвенных – наличия огненного мира я не знаю.

Что касается нравственных позиций, то считаю, что выработка их под страхом наказания или в предвкушении райского блаженства слишком уж унизительна и рассчитана на людей, слабых духом. Такой человек может быть и сильным физически, предприимчивым, и даже наглым. Но у него одна слабость – он боится смерти. Если же ты трезво смотришь на свою жизнь, как на отрезок времени, доставшийся тебе для дел, если выполняешь девиз “как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними”, если согласен с Экзюпери, что “единственная настоящая роскошь на Земле – это роскошь человеческого общения”, то тебе ничего не дает вера в Создателя. А вера в космических братьев по разуму годится лишь как научная гипотеза, проверке которой не жалко отдать жизнь.

В чем смысл жизни? Этот вопрос каждый решает для себя сам. Ф.Искандер сказал: “Цель человечества – хороший человек”. Я для себя еще в юности решил этот вопрос так: считаю, что в такой форме он просто неправильно поставлен. Если мне выпало быть на земле человеком (как кто-то сказал – “трудная должность”), я должен этот довольно краткий период пройти так, чтобы соответствовать этой “должности”, а для этого иногда приходится отказываться от других, более мелких должностей.

Я боюсь физических страданий, не хочу причинять боль, даже неприятности своей смертью близким людям, остающимся без меня, но самой смерти не боюсь. И любопытства “что будет после меня?” – не испытываю. Может быть, потому, что уверен: капитализм и “реальный” социализм, госкоммунизм и предпринимательство – это детские болезни, через которые человечество придет к зрелости, к Общине, к Братству. И Россия в этом движении – знаменосец, в этом я полностью согласен с Рерихами и с многими другими. С победой “перестройки” она отброшена от этой цели на 100-200 лет, не более.