Мнения и сомнения

Свое отношение к материальному комфорту я высказал в предыдущей главе, кажется, слишком односторонне. В действительности, я вовсе не против того, чтобы пользоваться материальными благами, если они есть, но против того, чтобы стремиться к ним, делая их достижение целью жизни. Я как-то спросил у внука, знает ли он самый простой способ иметь все, что желаешь. Надо было видеть, как загорелись интересом его глаза! Когда же я сказал, что для этого просто надо ничего не желать, он был даже не разочарован, а несколько раздосадован. Сказал, что при таком подходе мы не имели бы сейчас ни самолетов, ни телевидения и жили бы в пещерах. Он немножко спутал понятия. Для того, чтобы изобрести самолет, вовсе не обязательно желать его иметь в личной собственности. А.Д. Сахаров, изобретая водородную бомбу, вовсе не хотел ее иметь и на этой почве разошелся с советским правительством и генералитетом.

Но крайняя материальная нужда, в которую ввергнуто сейчас большинство населения страны, невозможность приобрести дорогие, но жизненно необходимые лекарства, угнетает не только физические, но и духовные силы человека. Конечно, с физическим недугом можно бороться силой духа, и высоко духовные люди подчас легче переносят физические болезни, но далеко не всем доступна духовная сила Николая Островского, а использование для лечения тонкоэнергетических средств из арсенала черной магии (экстрасенсы) тоже имеет свои минусы. Я не знаю, как разрешить, даже в идеале, противоречие между материальной обеспеченностью и духовным богатством. Такое противоречие несомненно существует.

Одно для меня ясно. Золотой век, мечта многих поколений философов, это время не материального, а психологического комфорта, время, в котором каждый имеет максимум возможного из того, что ему нужно, не ущемляя при этом потребностей других членов социума, и каждый понимает, что имеет максимум того, что общество может ему дать. Таким образом возникает то, что П.А. Кропоткин называл "максимальная сумма счастья". В тоталитарном государстве иллюзия такого понимания достигается зомбирующей пропагандой. И недаром руководители такого государства претендуют на приближение к золотому веку, хотя на самом деле их усилия сводятся к манипуляции личностью, сознанием своих сограждан. Однако высокопрофессиональная манипуляция не осознается личностью как манипуляция (в отличие от того зомбирования, которое пытаются сегодня над нами проводить неумелые кукловоды через СМИ). Может быть, в этом причина ностальгии, которую испытывает огромная часть нашего общества (и я в том числе) по ушедшему в историю, безусловно тоталитарному советскому государству? Не знаю.

Мне очень понравился и поразил меня в свое время тезис Баха-Уллы о том, что зла на свете вообще нет. Есть только недостаток или отсутствие добра. Этот тезис впрямую противоречит не только авраамическим религиям (иудаизму, христианству, исламу), но и мировоззрению рериховцев, для которых история человечества - непрерывная борьба сил Света и сил Тьмы. Но, если свет - это, как мы знаем из школьного курса физики, электромагнитные колебания, то тьма - это не физическое явление, а отсутствие света. Как-то я посетил лекцию известной в нашем городе пропагандистки рериховской Живой Этики и задал ей этот вопрос. Она даже не поняла, о чем речь. После этого я на ее лекции больше не ходил. На мой взгляд, добро связано с духовной природой человека и начало появляться вместе с духовностью. (Не будучи сторонником гипотезы о сотворении человека и вдувании в него души, я считаю, что душевные и духовные тела человека появились и развились у него постепенно в процессе эволюции). Понятие же зла появилось как оценочная категория только тогда, когда было осознано добро, и связано оно исключительно с материальной природой человека. Правда, это противоречит представлению о духовности, как о векторе, направленном вверх или вниз, которое я привел в главе "Разговоры глухого с немым", но это представление не мое, я его лишь допустил.

Сегодня, когда насильственное решение всех межличностных и межгосударственных вопросов стало обычным делом, не очень популярна толстовская теория "непротивления". Ее даже формулируют часто неправильно как "непротивление злу". В самом же деле трудно представить человека, более активно сопротивлявшегося злу, чем Лев Николаевич. Он лишь говорил не очень удачно о "непротивлении злу насилием". Не очень удачно потому, что в комбинации трех существительных третье, а иногда и второе, обречено на утерю. Правильнее сформулировать позицию Толстого, как "ненасильственное сопротивление злу".

Насилие в материальном мире всегда и очень легко порождает цепную реакцию насилия (примеры - арабо-израильский конфликт и наша Чечня). Трудно уйти от иудейского "око за око" и по христиански подставить другую щеку. Трудно не потому, что жалко щеку, а потому, что, идя этим путем, ты обязан противопоставить "обидчику" нечто более могучее, чем пощечина. Из литературных примеров вспомню лишь рассказ М. Зощенко "Серенада": "Так что сила силой, а против силы имеется еще одно явление".

А вот пример из собственного опыта. В конце пятидесятых, когда я начинал работать, нас постоянно посылали осенью на уборку овощей и заготовку кормов в село. В один год (кажется, 1958) нас, ребят и девушек, человек сорок, поселили в одной большой избе. В том же совхозе работали шофера, командированные с другого предприятия. Однажды вечером, основательно "расслабившись" после работы, они пришли к нашей избе и настойчиво стучали, приглашая девушек на танцы в совхозный клуб. У нас ребят было больше половины, в том числе и совсем неслабые. Но я почему-то взял инициативу на себя, вышел в сени и убедил (пьяных!) шоферов, что они сегодня не в форме, девушкам неприятно танцевать с пьяными, лучше им придти завтра трезвыми. Ни завтра, ни в последующие дни они так и не приходили. Этот пустяковый эпизод привел тогда к тому, что меня выдвинули в институтский комитет комсомола. Но значение его, как ненасильственного сопротивления злу, я осознал лишь недавно и сильно загордился бы, если бы не вспомнил вовремя, что гордыня - самый главный смертный грех. Если не каждый, то многие наверняка могут вспомнить такие случаи.

Свой сборник ("Власть нравственности, нравственность власти"), а потом и первые главы этой работы я дал прочитать одному проповеднику-ясновидцу, который регулярно приезжает в наш город с беседами. Мне хотелось знать, как он оценивает мое мировоззрение, существенно отличное от его взглядов, тем более, что главы, переданные ему, содержат скрытую полемику с его взглядами и действиями. Он назвал меня донкихотом. До этого нетрудно было додуматься, потому что положительную оценку Дон Кихота я дал в эпилоге сборника и еще в паре мест. Моего рецензента донкихотом не назовешь, он практичен и последователен в своих проповедях. Однако и я хотел бы отвести от себя столь лестное, на первый взгляд, сравнение. Потому что Дон Кихот стремился, как правило, разрешить встающие перед ним проблемы с применением силы. Просто о ненасильственном сопротивлении злу тогда еще не знали. Еще не родился ни Генри Д. Торо, ни Махатма Ганди, ни Лев Толстой.