Я впервые прочитал «Дон Кихота» еще в школе. И тогда этот роман показался мне довольно скучным. Я вернулся к нему в зрелом возрасте «от нечего делать», лежа в больнице в 1981 году, и был поражен его актуальностью. Ещё актуальнее он стал позже, в  «лихие 90-е» годы. Результатом нового прочтения стали несколько стихов, посвященных этому хрестоматийному герою, которые потом превратились в октаву. Считаю эту октаву самым главным из всего, что  написано мною в стихах. Октава "Возвращение Дон Кихота" завершает сборник статей  «Власть нравственности, нравственность власти» ("Вместо эпилога")

Возвращение Дон Кихота

(октава)

А.Д. Сахарову

Автор Дон Кихота

1. Сааведра

Жил идальго хитроумный
С перебитою рукою,
Де Сервантес Сааведра.
Был он сборщиком налогов.
По всему земному кругу
Он собрал налог обильный
Уваженья и насмешек,
Восхищенья и пощечин.
Потешались все соседи,
Каждый встречный и прохожий
Сумасбродством Дон Кихота.
Но уже четыре века
Служит рыцарь тот примером
Доброты и благородства.
Посмеялся Сааведра
Не над рыцарем безумным,
Над чванливым фанфаронством,
Да над жадностью продажной,
Да над глупостью ученой
Посмеялся Сааведра.

 

Враги Дон Кихота

2. Бурдюки

Они налиты гневом докрасна,
А речи их невнятны, хоть и пылки,
И рыцарей порой лишают сна
Ужасные ужимки и ухмылки.
Смотри! Ведь это просто бурдюки,
Что разлеглись под потолком высоко.
Рази их, рыцарь, в жирные кишки,
Пусть истекают виноградным соком!

Их сок перебродил давным-давно.
Их раздувает уксус, не вино.

3. Мельницы

Скрыпят, скрыпят унылые колесы,
Без устали кружатся жернова.
И вся в муке седая голова,
В ней не свербят проклятые вопросы.
(На косогоре, выстроившись в ряд,
Как великаны мельницы стоят.)

Они смолоть готовы все на свете,
В них места нет ни сердцу, ни уму.
Они могучи только потому,
Что чувствуют, откуда дует ветер.
(Они сродни лукавым флюгерам,
Что подымают грохот по утрам).

 

Подвиги Дон Кихота

4. Бараны

На бойню под водительством козла
Они идут веселыми ногами.
О том, что судьбы их во власти зла,
Не ведают бараньими мозгами.

Кто их заклял – волшебник или бес,
Украл их дни грядущие и годы?
“Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день с копьем наперевес!”

Гуртовщики взялись за батоги,
Бараний вал по латам прокатился,
Опасливо косясь из-под ноги,
Лихой козел на рыцаря мочился...

Триумф добра и пораженье зла –
Для рыцаря – одно, иное – для козла.

5. Каторжники

Пока не опомнилась стража,
Рассыпаться всем - и конец!
И каждому есть свою кашу.
Свалился ж на голову нашу
Такой самодельный мудрец.

Разбил кандалы – и довольно.
Нет, он еще вздумал учить:
Мол, жить только вместе привольно,
Бесчестье, мол, всякому больно,
Мол, надо друг друга любить,

Мол, надо делиться последним,
Мол, в каждом божественный свет!
На что нам такие обедни?
На эти дурацкие бредни
Булыжники – лучший ответ.

 

Друзья Дон Кихота

6. Санчо

Господин – забавный малый,
Он в печалях каждый час,
Только рыцарем, пожалуй,
Он и может быть у нас.

Жребий рыцаря обманчив,
Кресло рыцаря – седло.
“Быть не может, друг мой Санчо,
Чтоб все время не везло!”

Пусть нам ложе – камень острый,
Пусть на ужин хлеб один,
Надо только верить в остров,
Что подарит господин.

А откуда быть удаче,
Из каких придти сторон,
Если сам он с этой клячей
Вечно лезет на рожон?

Мало рыцарей в Ламанче
Каждый день – извольте в бой!
“Будет время, друг мой Санчо,
Люди вспомнят нас с тобой!”

7. Бакалавр Самсон Карраско

Мой сосед и не глуп, и не трус,
И хозяин он был бы хороший,
Почему ж своих доблестей груз
Он влачит, как печальную ношу?

Будто он не в Ламанче рожден!
Что за стиль – щеголять синяками?
Что за детский, ей-богу, резон
Против мельниц идти с кулаками?

Он волшебников ищет кругом,
Бескорыстие хочет восславить.
Я готов притвориться врагом,
Чтоб его от ошибок избавить.

Заковать! И в четыре стены!
Это будет куда как вернее...
Донкихоты нам будут нужны!
Обязательно!.. Чуть попозднее!

 

Возвращение Дон Кихота

8. Дульсинея

Когда отважный Дон Кихот
Кончает трудный путь солдата,
Ни мускус, ни парчу, ни злато
Он Дульсинее не везет.

Иссечен меч, и щит помят,
И голова его пробита,
И глухо по камням стучат
Коня усталые копыта.

Домой вернется паладин,
И, словно не было разлуки,
Коснутся трепетные руки
Его всклокоченных седин.

Он в этих ласковых руках
Уснет, как мальчик, в час молитвы
И, позабыв о синяках,
Уже готов для новой битвы.

 

В 1981 году этот цикл (тогда еще из 6-ти стихотворений без «Подвигов Дон Кихота») я попытался  предложить в журнал «Урал». О своей встрече с редактором отдела поэзии Н.Я. Мережниковым я рассказал в стихотворении «Две встречи», которое тогда же и отправил редактору журнала.

Две встречи

Н.Я. Мережникову

Редактор меня сразу огорошил,
Прочтя стихи:
«Мой друг, я вижу – Вы поэт хороший,
Стихи ж плохи!

Не сможем перечислить никогда мы,
Чего в них нет –
В них даже Продовольственной Программы
Не виден след!

Все это было – руки Дульсинеи
И мельниц зло…
Все это было, спорить я не смею,
Но все прошло!

Не вышли Вы за рамки «Дон Кихота» –
Немудрено!
Такая грандиозная работа –
Не всем дано!

Сервантес – это все-таки Сервантес,
Его – читать!
А Вы, коллега, даже не старайтесь
С ним рядом встать.

Не стоит размышленьем беспредметным
Себя терзать –
Попробуйте о чем-нибудь конкретном
Нам рассказать!»

* * *

На улицу я вышел озабочен
И бестолков,
И вдруг увидел на снегу обочин
Следы подков!

Среди людей, рассеянно спешивших,
Средь их забот,
Над крышами троллейбусов застывших
Мчал Дон Кихот!

Промчался он проспектом многолюдным
Во весь опор,
На миг исчез, свернув в галопе чудном
За Дом Контор.

Он, как Мессия, впереди маячит,
Копьем грозя,
И мощный бег его забавной клячи
Сдержать нельзя!

Не признает он никаких барьеров,
Когда сердит.
Перестраховщиков и лицемеров
Он не щадит!

На это письмо получил в декабре 1982 года ответ литконсультанта В. Денисова, на который не преминул ответить:

Редакция журнала «УРАЛ».
      
21 декабря 1982г

Уважаемый тов. Бураков!

Очень заманчиво и легко витать в облаках, отказываясь от насущных проблем и оправдывая все это туманным видением Дон Кихота, якобы призывающего не обращать внимания на мелочи жизни и творить при этом добро.

Но добро «вообще» без конкретного его выражения – абстрактно, это просто философская категория, не более…

Настоящая поэзия никогда не обходила стороной вопрос ПОЛЬЗЫ, и Блок, например, утверждал, что самым главным для поэта является ответ на вопрос «зачем?» в сочетании с высокой степенью художественности.

Так что никакой «мощный бег забавной клячи» (кстати, что-нибудь одно: или «мощный бег» или «кляча забавная»…) не поможет Вам достичь поэтических вершин, если Вы всерьез не задумаетесь, какую пользу Вы сможете принести людям Вашими стихами.

И в этом смысле «перестраховщик и лицемер» дал Вам очень правильный совет: «попробуйте о чем-нибудь конкретном нам рассказать…»

Всего доброго.

Литконсультант В. Денисов

 

Январь 1983 г.

Глубокоуважаемый тов. Денисов (к сожалению, не знаю Вашего имени-отчества)!

Я полностью признаю свою вину в том, что необоснованно поставил рядом «мощный бег» и «забавную клячу». Если Вы продлите свою любезность настолько, чтобы пояснить, с каким именно утверждением Вы не согласны: а) с тем, что Росинант является «забавной клячей» или б) с тем, что, несмотря на это, он уже четыре века осуществляет свой «мощный бег», то я непременно постараюсь откорректировать стих «Две встречи», сделать его достойным Николая Яковлевича, которому он посвящен.

По всем остальным вопросам я позволил себе ответить Вам в стихах (см. приложение). Говоря о стихах, которых Вы не читали, я имею в виду, конечно, не «Две встречи», их я вообще отношу не к поэзии, а к эпистолярному жанру. Я имею в виду цикл «Читая Сервантеса» (эти 6 стихов, ставших потом октавой «Возвращение Дон Кихота», я в редакции не оставил. Прим. М.Б. 2012), спор о полезности которого готов продолжить, если на то будет Ваше желание.

С уважением М. Бураков

Приложение:

Разговор с литконсультантом Денисовым о пользе донкихотов

Я хочу, чтоб к штыку
приравняли перо…»
(В. Маяковский)

Уважаемый друг!
Ну, зачем уж Вы так?
Вот на Блока опять же свалили…
Может быть, Вы и впрямь
Вот такой вот … простак,
И не ведали, что Вы творили?

Донкихотский вопрос,
Он ведь вовсе не прост,
Он из чисто этической сферы.
Дон Кихот ведь – герой
Не вполне голубой,
Санчо Панса – не так уж и серый!

Так легко и приятно
Витать в облаках,
Где абстрактны и польза, и благо,
Где примат безотказной
Синицы в руках
Безответная терпит бумага!

Бескорыстие мы
Разменяли на медь
И ужасно горды почему-то.
Актуальный вопрос:
«Что я буду иметь?»
Даже Санчо не ставил так круто.

Бакалавра Карраску
Я видел не раз,
В нем так много конкретно земного.
Разве Вы никогда
Не встречались у нас
С бакалаврами тридцать седьмого?

Нам об этом успели
Поведать отцы,
Перемятые той мясорубкой:
Ведь с доносами шли
Не одни подлецы
К Дон Кихоту с усами и трубкой!

Философские истины
Встали колом,
Тяжким грузом ложатся на плечи,
А синица в руках
Обернется орлом,
Что клюет прометееву печень.

«Налетай, торопись,
Покупай живопись!» –
Тоже важная, в общем, работа,
Но она не для тех,
Кто под крики и смех
Принял знамя из рук Дон Кихота.

Вечно лезут они
Защищать не свое
Прагматизм не к лицу Дон Кихоту
Дон Кихоты берут
Медный таз и копье –
Им к восьми-тридцати на работу.

Мы ведь оба хотим,
Чтоб и впредь было так:
«С чугуном чтоб, и с выплавкой стали».
Впрочем, в чем же я вас
Упрекаю, чудак,
Вы ж стихов-то моих не читали!

Желания продолжить спор почему-то не последовало. Примерно в это же время к нашей с женой серебряной свадьбе я посвятил ей три четверостишия:

Моей Дульсинее

Всё бранишься ты, Альдонса,
Пилишь мужа своего,
Он тебе с заходом солнца
Не приносит ничего.

Он оспаривать не смеет
Воркотанья твоего,
Всё равно ты Дульсинея
Четверть века для него.

Это что-нибудь да значит!
Ведь не зря который год
В честь тебя по свету скачет
Твой беспутный Донкихот.

Уже гораздо позже я при поддержке ныне покойного Альфреда Гольда, написавшего предисловие «Печальные ноты октавы», разместил октаву, уже дополненную «Подвигами» и слегка им отредактированную, в одной из местных газет.

Альфред Гольд

Печальные ноты октавы

Причудливо повернулось время. Одни считают его революционным, другие – контр… И каждый по-своему прав. И у тех, и у других достаточно веских аргументов в пользу оценки, выдаваемой за истину. Меня не застали врасплох и не шокировали сами по себе перемены, в обществе десятилетиями назревал взрыв несогласия, несмотря на видимый антураж единомыслия. Что-то должно было произойти. И произошло. Теперь можно спорить о сути перемен и их формах, но в том, что они были неизбежны, вряд ли можно усомниться. Однако обескураживает то, как быстро застрельщики реформ забыли истоки их вызревания. Тут, конечно, и наша молодая «боевитая» пресса, раскрепостившаяся до подштанников, постаралась сложить общественное мнение в виде перевернутой пирамиды, и получилось, будто в «глухие застойные годы» всё наше трудовое население вместе с интеллигенцией (за редчайшим – «диссидентским» исключением) пребывало в состоянии то ли блаженного сна, то ли полного душевного единения с режимом. Спрашивается, откуда же эти смелые ребята почерпнули свою раннюю революционность? Или у них сразу – с пелёнок мозги так удачно устроились? Отнюдь. Мозги-то устроились, да память отшибло. Дело в том, что азы протеста они, как говорится, впитали с материнским молоком, ибо это «молоко» с конца шестидесятых было буквально перенасыщено ферментами общественного раздражения, выражавшегося долгое время (в силу карательной мощи системы) в облегчённых формах протеста: анекдоты, эстрадная сатира, аллегорическая поэзия, проза, драматургия. Случались орудия и потяжелей: Дудинцев, Солженицын, Некрасов, Сахаров и др. Но это высший уровень, так сказать. А как оно было на уровне простого «советского интеллигента»?

Поэтические откровения учёного-химика Михаила Буракова, нашего земляка-екатеринбуржца, в этом смысле могут послужить хорошей иллюстрацией. Он уже не молод, почти сорок лет назад окончил УрГУ по специальности физическая химия, служил в различных НИИ, занимался научными исследованиями и разработками. Однако труд ученого был для него лишь частью общественного самовыражения, другой составляющей, более интимной, но не менее напряженной, являлась поэзия, в которой он угадал возможность честного публицистического высказывания. Впрочем, об этом, как, кстати, и о создании своего наиболее значительного поэтического детища - октавы «Возвращение Дон Кихота» он убедительно рассказывает сам.

«Стихи пишу с детства, но очень медленно и понемногу, и никогда не стремился опубликовать их дальше, чем в стенгазете. В 1980 году, перечитав по случаю роман Сервантеса, почувствовал, что он, несмотря на архаичную форму, актуален, и примерно за два года написал цикл «Читая Сервантеса» - первое, что мне захотелось опубликовать. Однако журналы и газеты отклоняли его, указывая сначала, в годы «застоя», на абстрактность и неактуальность, а потом – на слишком острую, в ущерб поэзии, публицистичность. (Второе, по-моему, ближе к истине - см. коллаж "Враги Дон Кихота", сделанный по моей просьбе Таней Карпенко - М.Б., 2023г).

Увидев на трибуне съезда народных депутатов А.Д. Сахарова (по ТВ), я понял, что эти стихи о нём. Посылал их ему с просьбой разрешить посвящение (я тогда надеялся на публикацию), но ответа не получил, чему не очень удивляюсь. Это было за 1-2 месяца до его смерти. Потом я дописал ещё два стихотворения. Ясно вижу разницу между Дон Кихотом и Сахаровым. У Сахарова нет донкихотского стремления осчастливить людей вопреки их желанию. И есть естественнонаучное образование, которое сделало его интеллект столь безукоризненно логичным. На одних рыцарских романах адекватного представления о мире не построишь. И всё же главное у них общее – благородное служение своим идеалам.

Надеюсь, что не оскорблю светлую память Андрея Сахарова, посвящая ему этот цикл. До сих пор считаю эти стихи самым нужным из того, что я написал».

Что ж, мне остаётся только пожелать автору новых литературных открытий, а читателю представить поэта Михаила Буракова.

«Екатеринбургская неделя», выпуск 9 (17). 18.03.94

 

А еще немного погодя я послал октаву с оказией вдове академика Сахарова Е.Г. Боннэр, сопроводив приложением «Мой Cахаров». Боннэр мою позицию одобрила.

Мой Сахаров

(Письмо к Е.Г. Боннэр)

Уважаемая Елена Георгиевна!

В одном из своих выступлений в “Литературной газете” Вы просили не создавать мифов вокруг имени Андрея Дмитриевича. Простите, ради бога, но я думаю, что это нереально. Просто потому, что, независимо от биографических данных, каждый по-своему представляет себе великого человека. У каждого из нас свой Христос – для одних: “возлюби ближнего своего”, а для других: “не мир принес я вам, но меч”. Свой Пушкин. И свой Сахаров.

Мне, например, кажется, что у Сахарова много общего с Дон Кихотом. Его убежденность в своей правоте, неочевидной для многих. Его бесстрашие в защите униженных и оскорбленных. Его умение переносить поражения, которые в результате оборачиваются подвигами. Я ими обоими восхищаюсь.

Чего нет у Сахарова, так это донкихотского стремления осчастливить людей во что бы то ни стало, вопреки их желанию. Ведь во времена Дон Кихота еще не было понятия “плюрализм”. А Дон Кихоту не хватает сахаровской деликатности. В эпизоде с С. Червонописким (по ТВ) мне показалось, что Андрей Дмитриевич был не столько растерян (это было бы неудивительно), сколько озабочен тем, чтобы не обидеть этого человека, многие товарищи которого обязаны Сахарову жизнью. И, конечно же, не хватает Дон Кихоту естественнонаучного образования, которое сделало интеллект Сахарова столь безукоризненно логичным, что многим гуманитариям-обществоведам непонятен его социологический подход. И немудрено. На одних рыцарских романах адекватного представления о мире не построишь. Но уже сейчас правителям пришлось убедиться в разумности многих сахаровских предложений.

И все же главное у них общее – у Сахарова и у Дон Кихота. Доброта, благородство, простодушие, беззаветное и бесстрашное служение своим идеалам, верность своей Дульсинее.

Поэтому я посчитал возможным посвятить свои размышления о Дон Кихоте Андрею Дмитриевичу. Ему, а не его памяти, поскольку он, мне представляется, “смертию смерть поправ”.

Таков, извините, мой миф о Сахарове.

С глубоким уважением М. Бураков

 

С этим вступлением октава размещена в моем сборнике статей «Власть нравственности, нравственность власти» (1999 г), а 3 стиха из октавы, стихотворная переписка с редакцией и стих «Моей Дульсинее» – в сборнике стихов «Ирония, сестра моя» (2003 г).

Также в этом разделе: